Урожай собрать не просто. Юлия Васильева

договор, который даже приснился мне несколько раз за ночь в разных вариантах. Помню только, что в последнем сновидении господин Клаус на фоне алых языков пламени потрясал роковой бумажкой у меня перед носом и заходился в инфернальном хохоте. Только очень восторженный оптимист может сказать, что это хороший знак. Я предпочитала партию суровых реалистов, поэтому бойко застучала ящиками массивного письменного стола. Кажется, в последнее время кабинет использовался для чего угодно, только не для работы, поскольку в первую очередь мною были обнаружены две мышеловки, недовязанный носок, засохший кусок пирога и дамский башмачок со сломанным каблуком. Когда я дошла до шмеля, приколотого булавкой к какой-то картонке, в кабинет просунул вихрастую голову Оська:

      – Николетта…

      – Кыш отсюда! Я с тобой не разговариваю!

      Надеюсь, что общественное порицание (старших братьев и сестры, которые вынуждены были наслаждаться позором в облезшей карете) когда-нибудь возымеет на него действие. Хотя для усиления воспитательного эффекта я еще добавила лишение сладостей на неделю с возможностью продления срока наказания.

      – Значит, и читать письмо от маменьки не будешь? – Паршивец скрылся за створкой двери.

      Я обогнула стол и в три прыжка достигла порога. К счастью, Оська помнил о вероятности того, что не встретится со сладким еще неделю, поэтому и не думал убегать, а смирно ждал в коридоре. Я умилилась. Интересно, если ему теперь после каждого хорошего поступка давать сахарок, это поспособствует дальнейшему воспитанию? Или все же участь комнатной собачки его возмутит?

      – Вот. – Он протянул мне конверт.

      Я выхватила послание:

      – Все равно не разговариваю, и не подлизывайся. Иди проси сначала прощения у братьев.

      – Лас уже простил, а Ивар сказал: «Боги простят».

      Нет, что-то явно шло не так в образовании нашего будущего церковника.

      – Читай ему его любимые проповеди, пока не простит, а до этого на глаза мне не показывайся.

      – Так-то ты со мной не разговариваешь… – проворчал Оська.

      Я промолчала в ответ, чтобы хоть немного исправиться и не быть голословной.

      Пора было вскрывать послание.

      Моя матушка не любительница писать письма: взяться за перо ее могли заставить либо большая новость, либо очередная сумасшедшая идея. Поэтому перед вскрытием конверта следовало приготовиться хотя бы морально. Я выдохнула и, сломав сургуч, развернула письмо.

      «Николетта, ты, наверное, удивишься, получив от меня письмо так скоро после отъезда. Но боюсь, что в суматохе сборов у меня не было возможности в подробностях рассказать тебе о делах в имении».

      Да уж, конечно. Скорее я была поражена тем, что в этой суматохе она успела со мной поздороваться.

      «Я посветила во все детали Ласа, но не уверена, что он достаточно внимательно меня слушал».

      Отчего же? Надо доверять своему чутью и говорить прямо: он совсем не слушал тебя, мама.

      «Мы