Город, где ничего не случается. Анастасия Александровна Калько

Рука парня жадно шарила по обтянутой дешевыми джинсами объемной пятой точке партнерши.

      – Так возбуждает место преступления? – негромко спросила Вероника.

      Парочка воззрилась на нее всеми четырьмя глупенькими недоумевающими глазами на простецких круглых лицах, а потом тихонько испарилась.

      Вероника достала из сумочки удостоверение "Пресса", показала его вышедшему из беседки капитану, явно старшему в группе, и спросила:

      – Что случилось?

      – А как это вы из Питера так быстро примчались? – изумился оперативник.

      – А мы не в Одессе, чтобы вопросом на вопрос отвечать, – в голосе Виктора прозвучал тот же самый металл, что и час назад у музыкальной школы, когда он распекал кого-то по телефону.

      Капитан присмотрелся к собеседнику и, тоже узнав Морского, поднял брови и ответил уже совсем другим тоном:

      – Да вот сами видите. На первый взгляд – суицид: мужчина пришел в парк и застрелился у памятника из "Стечкина".

      Морской взглянул ему через плечо, увидел лицо самоубийцы, которого уже готовились уложить в черный пластиковый мешок на "молнии" и помрачнел.

      – Теперь будут мое имя трепать, – негромко сказал он Нике. – Сигаретой поделитесь?

      Девушка протянула ему пачку и зажигалку.

      – Бросил лет пять назад, а тут сорвался, – Виктор прикурил. – Я его узнал. Это местный фермер, пытался молочной продукцией торговать, но без особого успеха. В области уже есть свой раскрученный поставщик, тут неподалеку после перестройки восстановили женский монастырь, при нем – своя ферма, и их продукцию хорошо знают и покупают.

      Ника вспомнила, что не раз видела в местных магазинах тетрапаки, баночки, брикетики и "медузы" со схематическим изображением куполов, названием "Монастырское молоко" и фразой: "Вкушайте, благословясь". По словам продавщицы в универмаге возле гостиницы, большая часть выручки от реализации "Монастырского молока" идет на нужды обители, где трудолюбивые монахини, послушницы и трудницы работают на ферме и снабжают молочной продукцией все близлежащие города. Стоили эти продукты даже по местным меркам недорого и были очень вкусными, и Вероника собиралась перед отъездом прихватить для мамы и Вики несколько глазированных сырков как гостинец.

      – Как он ни бился, но наладить дела не мог, оказался в долгах, как в шелках, речь пошла о том, что ферму и земельный участок продадут с молотка, – продолжал Морской. – Не буду кривить душой, я хотел записаться на торги. Участок хороший, как раз подошел бы мне для постройки кризисного центра. А этот придурок… Господи, прости! В общем, он начал всем рассказывать, что это я выживаю его с их земли, чтобы ферму отжать. Ну, не умеешь – не берись! – Морской зло растоптал окурок. – Не его это дело, значит, бизнес вести! Игуменья из монастыря, и то лучше свои сыры и сметану раскрутила!

      Вероника молчала, искоса глядя на него. За нервозностью Виктора она видела растерянность и замешательство, и даже чувство вины. И недоумение. Ситуация с молочной фермой явно не предвещала кровавой