Девочка с самокатом. Дарёна Хэйл

комнате мать барабанит по подоконнику.

      – Что же?

      – Зомби. – Лилит снова произносит это легко. Наверное, даже слишком легко. – Это будут гонки от зомби.

      Пока Эмбер, раскрыв рот, придумывает, что бы ответить, королева поднимается с шаткого стула.

      – Завтра я уезжаю. Если ты согласишься, то поедешь со мной. Если нет… – Теперь уже она пожимает плечами.

      Если нет, мысленно договаривает Эмбер за неё, ты останешься здесь. И этого «здесь» оказывается более чем достаточно для того, чтобы первое, импульсивное «нет» превратилось в «почему бы и нет».

      – Я подумаю, – говорит она тихо.

      Лилит улыбается.

      Весь вечер Эмбер делает так, как и обещала. Она думает, думает, думает, но ничего толкового не приходит на ум. Остаться здесь – это остаться здесь, где никогда ничего не изменится; уехать отсюда – это получить шанс добраться до моря, узнать что-то новое, снова почувствовать ту невероятную ясность… Или умереть от рук живых мертвецов. От их зубов.

      От их отвратительных зубов, торчащих из их отвратительных перекошенных ртов.

      Эмбер не знает, что делать.

      Она думает, что это глупо (а ещё смешно и по-детски), но всё же загадывает: если мать будет против, если она начнёт кричать и ругаться, то решено – Эмбер едет куда угодно, хоть в Столицу, а хоть на край света.

      Но мать лишь пожимает плечами.

      С отсутствующим видом она смотрит в окно, и это не то напускное равнодушие, за которым многие прячут свою горечь, или ревность, или страх, желая показаться сильными и неуязвимыми, желая дать кому-то шанс сделать свой собственный выбор. Собственно, это равнодушие даже не напускное, оно самое что ни на есть настоящее.

      Выбор может быть любым, ей наплевать.

      Ей плевать, будет ли Эмбер удирать от разьярённых зомби за деньги на радость толпе.

      И самой Эмбер, в общем-то, тоже.

      На следующий день она говорит Лилит да.

      – 3-

      Из окна пикапа всё выглядит не так, как с колёс самоката.

      Видно выше и дальше, не нужно смотреть под ноги и выискивать ямы, и держаться за руль тоже не нужно – машину ведёт Лилит. В огромных тёмных очках, скрывающих половину лица, с растрёпанными волосами, несмотря на седую прядь в них, она кажется совсем молодой, и эта мнимая молодость никак не вяжется с исходящей от неё аурой силы.

      Эмбер никак не может понять, нравится ей Лилит или нет, никак не может сообразить, что она за человек и как о ней следует думать.

      Хавьер, когда они заехали попрощаться, только причмокнул языком и покачал головой, но не стал объяснять, что это значит. Эмбер будет скучать по Хавьеру.

      – Уже жалеешь? – спрашивает Лилит, когда они выезжают из Городка.

      Эмбер качает головой.

      – Пока ещё нет.

      Это правда. Может быть, она пожалеет – потом, но до «потом» ещё далеко, и самокат лежит в грузовой части пикапа, прикрытый брезентовый тентом, и рядом с ним лежат её вещи. Их мало. За четыре года, прошедшие после той истории с выбрасыванием одежды в помойку, Эмбер так и не смогла убедить себя в том,