Разбойник. Керриган Берн

обратился прямо к ней, отчего у нее сжался желудок, а кулаки затряслись еще сильнее: – Добавьте мое торжественное признание в протокол, миссис Маккензи, и отметьте, что я клянусь в его абсолютной правдивости.

      Фара ничего не сказала в ответ, как всегда продемонстрировав свой профессионализм узнику, игнорируя его. Хотя, конечно же, он безраздельно владел ее вниманием. Это лицо. Это дикарское, мужественное лицо.

      Сплошные углы, интриги и тьма. Красивое, если бы не шрам и этот поразительно голубой глаз, казавшийся ей одновременно неотразимым и отталкивающим.

      – У меня, Дориана Эверетта Блэквелла, никогда не было эмоциональной несовместимости с верховным судьей лордом Роландом Филиппом Кранмером-третьим. Я был виновен в мелкой краже, за что он приговорил меня к семи годам заключения в тюрьме Ньюгейт, и я торжественно клянусь, что усвоил полученный урок. – Разумеется, это было сказано ироничным тоном, что заставляло усомниться в правдивости каждого его слова.

      Фара была в состоянии смотреть только на него, она полностью сосредоточилась на том, чтобы понять, что он хочет до нее донести, прожигая ее полным непонятного и тревожного отчаяния взглядом одного здорового глаза. Ей казалось, что сам дьявол одновременно играл с ней и пытался о чем-то предупредить.

      – Вы ведь понимаете, не так ли, миссис Маккензи? – тихо проговорил Блэквелл, едва шевеля жесткими губами, в то время как сила его взгляда пригвоздила ее к месту. – Проделки своенравного юнца.

      Дрожь опасности пробежала по ее позвоночнику.

      – Дерьмо лошадиное! – взревел Морли.

      Дориан снова повернулся к инспектору, черные чары, которыми он окутал ее, развеялись, и Фара наконец смогла выдохнуть, хотя даже не заметила, что задерживала дыхание.

      – Какой стыд, Морли, – насмешливо обратился к инспектору Блэквелл. – Так разговаривать в присутствии леди?

      – Она моя служащая, – процедил сэр Морли сквозь зубы. – И я буду вам благодарен, если вы перестанете донимать ее, если хотите сохранить зрение единственного зрячего глаза.

      – Я просто не могу удержаться. Такая зрелая, привлекательная штучка.

      – Прикуси. Свой. Язык.

      Фара никогда не видела сэра Морли в таком гневе. Он оскалился. На его лбу запульсировала вена. Это был человек, с которым она раньше не встречалась.

      – А скажите мне, Морли, – спокойно, но безжалостно продолжал Блэквелл, – сколько времени она проводит за своим письменным столом, а сколько – под вашим, прижимая губы к вашему…

      Взорвавшись, сэр Морли всадил кулак в лицо Дориана Блэквелла с такой силой, какой Фара в нем и не подозревала. Голова Блэквелла дернулась в сторону, в уголке его нижней губы появился сердитый разрыв. Но, к изумлению Фары, этот большой, темный человек не издал ни единого звука от боли, даже не застонал. Он просто вновь поднял голову, чтобы посмотреть в лицо стоявшего перед ним разъяренного инспектора.

      Сэр Морли посмотрел на Фару поверх эбеново-черных волос Блэквелла, и в его взгляде промелькнул отблеск стыда.

      – Собирайте