Искусство в контексте пандемии: медиатизация и дискурс катастрофизма. Коллективная монография. Екатерина Викторовна Сальникова

лучшая из всех кинематографических «Декамеронов», и что это действительно чудесный Боккаччо. Авторы картины настолько доверились книге, что пошли вслед за ней – и от этого фильм только выиграл, получил объем и глубину. Он и начинается будто с предисловия автора: 1348 год, во Флоренция бушует чума, юноша, шея которого изъязвлена кроваво-черными бубонами, бросается вниз с самой высокой городской башни, всюду валяются трупы, свиньи роются в зачумленных одеждах и дохнут сами, похоронная команда сбрасывает в яму вповалку мертвые тела, люди боятся приблизиться к заболевшему и оставляют его на произвол смерти. Ни один фильм до «чудесного Боккаччо» не показал, насколько это серьезно и страшно – эпидемия чумы. Только отдав должное трагедии Флоренции, авторы картины посылают юношей и девушек в деревню спасаться от смерти. Поэтому и сюжеты их рассказов, и сам выбор историй полны драматизма и любовного жара, который обошелся без скабрезности. Уместна ли фривольность в рассказе, например, о юноше Федериго, который любит, но не любим, но тратит все свое состояние на ухаживание? В конце концов у него остается один сокол, верный друг, почти что брат; но вот приходит дама сердца с намерением поговорить за обедом… Только совершенное отсутствие вкуса и такта могло бы допустить здесь скабрезность. Страсть к жизни на пороге смерти не умещается в рамках шутейного анекдота – итальянские мастера кино чувствовали, кажется, это сильнее других.

      Илл. 5. Кадр из фильма «Декамерон» (Maraviglioso Boccaccio, реж. П. Тавиани, В. Тавиани, 2015)

      Дух «чудесного Боккаччо» и его «Декамерона» стал символом культурного сопротивления мировой пандемии, возвестил о победе искусства Возрождения над ужасами чумы.

      «Царица болезней» в России. Упоение в бою

      Персонажи «чудесного Боккаччо», прожив в загородном доме две недели, много услышав, рассказав и испытав, возвращаются во Флоренцию. Читателям хотелось бы надеяться, что они, вернувшись домой во здравии, уцелеют и не достанутся чуме.

      Но в реальности чума никуда не девалась – ни летом 1348 года из Флоренции, где она свирепствовала с марта по сентябрь, ни еще в течение четырехсот лет – из Европы. Европейцам досталось пережить, помимо итальянской эпидемии (1629—1631), большую чуму в Лионе» (1629—1632), большую эпидемию в Лондоне (1665—1666), Вене (1679), Марселе (1720—1722), Москве (1654, 1771). Так же, как везде, в России она была смертоносна, жители бросали свои дома и разбегались по ближним деревням, разнося болезнь. Когда зараза выдохлась, люди верили, что чудо случилось благодаря мощам и иконам.

      Европа шла впереди, начав применять дезинфекцию (в лавках покупатели бросали свои монеты в тарелки с уксусом) и социальное дистанцирование. Так, в 1666 году в Лондоне запретили все публичные собрания, включая похороны, закрылись все театры, Оксфорд и Кембридж. Одним из студентов Тринити-колледжа Кембриджского университета, отправленных домой,