Оборотень. Геннадий Петрович Перминов

дряблые, подрагивавшие веки, – что же было потом?

      Дед Степан завозился на печи, чувствуя, как болезненно сжимается сердце. В углу едва мерцала лампадка, висевшая под потемневшей иконой.

      – Потом, потом… – невнятно произнёс он и вновь сомкнул веки. – Катерина ты, Катеринушка! – из потаённых уголков памяти выплыло полузабытое миловидное лицо, толстая русая коса. И всё…

      1938 год. Год репрессий и террора. Стёпке миновал двадцатый первый годок, а Катерине, соответственно, исполнилось двадцать три. Красавица! Неприступная и горделивая, она редко появлялась на людях, предпочитая отсиживаться в своём одряхлевшем флигельке и читая при свете керосиновой лампы. Днём же она вязала изумительной красоты кружева, которые потом продавала за копейки в районном центре. Тем и жила. А Степан после смерти бабки Евдокии устроился работать в колхоз и пас коров. И почти каждый вечер, едва выдавалась свободная минутка, Стёпка прибегал в старенький домик, спрятавшийся в глубине запущенного церковного сада, и приносил Катерине гостинцы: то земляники нащиплет, то грибов насобирает, а ещё…

      Каждый раз он приносил огромный букет простых, полевых ромашек. Сердце парня наполнялось неведомой доселе нежностью, когда девушка, скромно и беззащитно улыбаясь, прятала своё миловидной личико в россыпи незатейливых цветов.

      Стоял тёплый августовский вечер. Стёпка пригнал стадо на ферму, немного постоял, с удовлетворением созерцая, как сытые и уставшие коровы, важно покачивая отяжелевшими выменами, заходили в обширный загон, и побрёл по тихой деревенской улочке, небрежно размахивая длинным арапником.

      «Пойду, проведаю Катерину, почти неделю у неё не был. Как бы не случилось чего», – подумал он и, поправив туесок с крупной лесной малиной, висевший у него на плече, непроизвольно прибавил шагу. Степан пересекал небольшую лужайку, когда, услыхав впереди возбуждённые голоса, невольно остановился и прислушался. Первый, дрожавший – Катерины, а второй… Наглый, пьяный и самоуверенный… Васька! Девятнадцатилетний остолоп, сын председателя колхоза, числившийся счетоводом в колхозной конторе! Единственный в деревне парень, имевший в собственности велосипед – невиданную роскошь по тем временам.

      В два прыжка Стёпка перескочил густые заросли крапивы и замер, с трудом сдерживая яростное негодование. Васька, а это был действительно он, стоял к Степану спиной и, не видя его, бесцеремонно, уверенный в своей безнаказанности, пытался обнять Катерину и повалить её на землю.

      – Что ты ломаешься, недотрогу из себя строишь? – злобно бормотал он, схватив наконец девушку за волосы. – Думаешь, никто не видит, как к тебе Стёпка каждый вечер шастает? Не в ладушки же вы с ним тут играете? Иди сюда, сучка поповская!

      В глазах у Степана потемнело. Безропотные и наполненные слезами глаза беззащитной девушки умоляюще смотрели на него. Просили! Умоляли! Требовали…

      Длинная плеть арапника сочно впилась в жирную спину Васьки. Тот недоумевающее