Русь моя неоглядная. Александр Федорович Чебыкин

Коротка, видно, их любовь, а если вдруг кто из мужиков вернется, как бесстыжие глаза смотреть тогда будут. Что скажут им. Слава богу, вытерпела я, выревела. Господи, скажи, почему одна женщина может быть сильной, а другая слабой. С утра до ночи на колхозном поле, своя работа по дому. Адский труд на току, в лесу, за плугом. Через силу, но делаем, а естеством управлять не можем. Господи, прости меня, не виноваты они, ты их создал такими, чтобы продолжать род человеческий через страсть, стремлением к противоположному полу». Долго стояла Катерина, прислонившись к дверному косяку. Тима из окна видел потасовку и от позора спрятался за печку… Катерина спросила: «Ну что, поганец, нашкодил. Я догадывалась, но не думала, что так далеко зайдет. Ты как кобель плешивый бегал до обеих. Запомни, – это пакость и распутство. Отец твой выбирал меня одну единственную, и я выбирала его не на день, а на век. Жив или мертв, но ждать буду, пока не состарюсь. И ты будь таким. Собирайся, завтра пойдешь в район. Есть повестка отправить одного парня в ремесленное училище.

      Завтра чтобы духу твоего не было. Пореву да успокоюсь. Лучше разлука, чем позор. Стыд за тебя на всю округу. Ну, хоть бы к одной бегал, а то сопля такая, от горшка два вершка и туда же. Отец твой в 23 года, после армии, женился. Нецелован был. После свадьбы чмокались как телята. Смех один. Будь проклята эта война. Тысячам людей судьбы сломала. Человек человека убивает, разве для этого творил нас Создатель, чтобы мы зверели, становились скотиной бездушной».

      Рано утром, до восхода солнца, Тима ушел в район. После окончания училища работал на металлургическом заводе. Приезжал домой. В зимние школьные каникулы забирал в город Дашу и сынишку Никиту.

      Весна 1945 года. Война приближалась к концу. Дед Ермолай быстро старился. Бороденка повылезла, остался короткий реденький клочок. Деревенские женщины от невыносимого труда и горя сносились, которые помоложе, крепились, но от солнца и мороза лица задубели, покрылись морщинами. Девчата подрастали, становились невестами. Выскакивали замуж в соседние деревни, в село, на станцию. Парни не хотели оставаться в глухой далекой деревне. Окончив курсы трактористов, комбайнеров, шоферов, оставались на центральной усадьбе колхоза. Старушки и солдатки по-прежнему вечерами собирались под липой, у родника, и пели старинные протяжные песни, только звуки песен глохли в глухомани леса. Маленькие деревушки вокруг Звонарей вымирали, некому было слушать певучее многоголосье жителей Звонарей.

      Шел май 1945 года. Ярко, густо, широко зацветала черемуха. Ее кипень захлестывала косогор и белой лентой тянулась к горизонту вниз по реке. Семеро старух-матерей и семеро солдаток ждали конца войны и надеялись, а вдруг там ошиблись и ее сынок или суженый живой. Может где-то в госпитале без памяти контуженный или без рук и письма написать не может. По утрам деревенские цепочкой поднимались на вершину косогора и долго глядели вдаль, не идет ли их родненький. Наплакавшись, расходились по домам, хозяйство не бросишь, надо трудиться, хоть невмоготу, но надо.

      Катерина