Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону. А. Т. Урушадзе

ли, Дон, не величали

      Преданья, песни прежних дней,

      Тебе ль отцы не повторяли

      Приветы дедовских речей?

      И что ж теперь?.. Ты в ложе узком

      Безжизненным болотом спишь;

      Ты не бушуешь, не кипишь,

      Ты дряхл, ты хил… ты в царстве русском,

      Цветущем жизнью молодой,

      Противусмыслен, Дон седой!

      Ростопчина отказала Дону в статусе символа свободолюбия, река в стихотворении предстает странным призраком глубокой старины. Дон здесь будто бы неразделим с темной допетровской Россией и не может существовать («противусмыслен») в условиях просвещенного и рационального XIX столетия. Все это важно и показательно. Трагически потеряв собственную традицию политической свободы, лишившись инструментов ограничения тирании в результате монгольского завоевания и московской самодержавной революции, русская аристократия с конца XVIII столетия начала размышлять о европейском опыте борьбы за свободу. Кумирами стали великие французские мыслители Вольтер и Жан-Жак Руссо, а идеалом Закон – сила, подчиняющая и защищающая весь народ от произвола правителя, и наоборот. Как писал Александр Пушкин в оде «Вольность»:

      Владыки! вам венец и трон

      Дает Закон –  а не природа;

      Стоите выше вы народа,

      Но вечный выше вас Закон.

      Русское дворянство в XIX столетии все больше говорит о конституции и реформах, задумывается о проблеме крепостничества. 14 декабря 1825 года решительная попытка избавиться от самодержавия не увенчалась успехом. Но разговоры о Законе продолжились, появлялись новые проекты. Именно в первой половине XIX века Россия, по словам Кирилла Кобрина, обрела язык общественной дискуссии. А Дон все так же неторопливо катил свои волны. Вольная история реки-республики не пользовалась популярностью, сколь-нибудь сопоставимой с успехом западноевропейских интеллектуалов. Поэтому Ростопчина в своем суровом отзыве была так категорична: Дон – предмет неактуальной старины.

      «Ответ Дона» на стихотворение графини Ростопчиной почти сразу сочинил донской историк Василий Сухоруков. Дон не признавал обвинений графини-поэтессы, но соглашался, что время вольного Дона осталось в прошлом:

      Я дряхл и хил, вы говорите:

      Не хил, не дряхл, а древен я,

      Во времени мне нет преданья,

      И вечность –  летопись моя:

      Я современник мирозданья!

      И недвижим я с этих пор

      Как говорит мне ваш укор!

      О, как я вольно разливался

      И часто грозно я шумел

      Бессмертной славой русских дел

      И, как они, не истощался!

      Но превратились ли вольные традиции Дона к XIX столетию лишь в отголосок прошлого? Герои книги и их истории свидетельствуют об обратном. Дон помнил о свободе и вдохновлял бороться за нее без философов-посредников.

      Глава