Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации. Иван Саблин

[45], не подтверждается историческими источниками, в том числе и теми, которые стали доступны после крушения Советского Союза.

      А. А. Азаренков отверг подобный взгляд на создание ДВР, наглядно показав, что между московским руководством и владивостокскими большевиками практически не было координации, а четкого проекта ДВР не существовало до самого августа 1920 года[46]. В своих двух монографиях[47] Азаренков подверг пересмотру историю создания и ликвидации Дальневосточной республики, поставив под вопрос то, что многие принимали за данность, – большевистское руководство и единство партии. Он предложил сбалансированный анализ создания ДВР с включением небольшевистских акторов не как антагонистов в «неизбежном» ходе событий, а как соавторов республики, которая была не столько большевистским планом, сколько результатом политического кризиса и компромиссов.

      Действительно, исторические источники доказывают, что, хотя Ленин в 1920 году дал свою санкцию на предложение Краснощёкова и других сибирских большевиков о создании Дальневосточной республики, московское руководство было очень плохо осведомлено о положении дел в ДВР, по крайней мере до весны 1922 года. Создание ДВР стало результатом не последовательного плана, разработанного в Москве, а политики Краснощёкова и прямых вооруженных столкновений с японцами. У Краснощёкова были конкретные планы на будущее Дальнего Востока, которые он попытался осуществить уже в 1917–1918 годы, и вплоть до лета 1921 года он вел независимую политику, хотя и находился в контакте с советским наркомом иностранных дел Григорием Васильевичем Чичериным. Планы Краснощёкова шли гораздо дальше вывода японских войск: он желал создать дальневосточное государство, которое было бы связано с Советской Россией, но сохранило бы автономию как во внутренних, так и во внешних делах, став центром революционной деятельности в Восточной Азии[48].

      Тем не менее советская интерпретация ДВР, в которой центральная роль отводится московскому большевистскому руководству, сумела проникнуть даже в труды иностранных ученых[49]. Но слабым местом этой интерпретации является не только то, что ДВР не функционировала, как планировалось (это наглядно показал, к примеру, Пол Дюкс, изучивший политику ДВР во время Вашингтонской конференции 1921–1922 годов[50]), но и в том, что она не заполняет теоретическую лакуну в истории трансформации Российской империи в Советский Союз в 1905–1922 годах – важнейшей теме исследований российской, восточноевропейской и евразийской истории после «имперского поворота» 1990-х годов и ряда столетних годовщин – Первой мировой войны, революции и Гражданской войны в России. Аспект децентрализации, характерный для этой трансформации, хорошо изучен в применении к национализму меньшинств[51], но формирование ДВР исходило из другой логики, в рамках которой регион, определяемый через свои экономические и этнографические особенности, а не через национальную группу, мог бы быть признан автономным

46

Азаренков А. А. «Демократический компромисс»: идея «буфера» на Дальнем Востоке в планах и тактике политических сил – участников гражданской войны в России, январь 1920 – январь 1921 гг. Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КПГУ, 2001. С. 46–47.

47

Азаренков А. А. Политическая модель Дальневосточной республики: механизм функционирования институтов власти «буферного» государства, 1920–1922 гг. Комсомольск-на-Амуре: Изд-во КПГУ, 2001.

48

Дальневосточная политика Советской России, 1920–1922 гг.^ Сб. документов Сиббюро ЦК РКП(б) и Сибревкома / Под ред. В. С. Познанского, М. П. Малышевой. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1996. С. 265, 337.

49

Debo R. K. Survival and Consolidation: The Foreign Policy of Soviet Russia, 1918–1921. Montreal: McGill-Queen’s University Press, 1992. P. 374–399; Smith S. B. Captives of Revolution: The Socialist Revolutionaries and the Bolshevik Dictatorship, 1918–1923. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 213–214.

50

Dukes P. The USA in the Making of the USSR: The Washington Conference, 1921–1922, and «Uninvited Russia». London: RoutledgeCurzon, 2014. P. 93–99.

51

After Empire: Multiethnic Societies and Nation-Building: The Soviet Union and the Russian, Ottoman, and Habsburg Empires / Eds. K. Barkey, М. Von Hagen. Boulder, CO: Westview Press, 1997; Russian Empire: Space, People, Power, 1700–1930 / Eds. J. Burbank, М. Von Hagen, А. Remnev. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2007; Khalid A. Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015; Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001 (см. русск. перевод: Мартин Т. Империя положительной деятельности. Нации и национализм в СССР, 1923‒1939. М., 2011); Steinwedel Ch. R. Threads of Empire: Loyalty and Tsarist Authority in Bashkiria, 1552–1917. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2016; Suny R. G. The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, CA: Stanford University Press, 1993; всесторонний обзор «имперского поворота» см.: Sunderland W. The USSR as a Multinational State from the Revolution to the Death of Stalin: Western Scholarship since 1991 // Vestnik of Saint Petersburg University. 2016. History. № 4. Р. 142–158.