Венера в мехах. Леопольд фон Захер-Мазох

меня через темные сплетения листвы, через озаренные светом дерновые площадки, сквозь чащу, в которую проникают одинокие лунные лучи… Я сбился, мечусь по дорожкам, не знаю, куда идти; на лбу у меня выступают крупные капли холодного пота.

      Наконец я останавливаюсь и произношу краткий монолог.

      Ведь наедине с самими собой люди всегда бывают или очень любезны, или очень грубы.

      И вот я говорю себе:

      – Осел!

      Волшебное действие оказывает это коротенькое слово, точно заклинание, от которого вмиг рассеялись чары, и я наконец-то прихожу в себя.

      Мгновенно я успокаиваюсь и удовлетворенно повторяю:

      – Осел!

      И вот я снова вижу все отчетливо и ясно.

      Вот фонтан, вон буковая аллея, а вон там и дом. И я медленно направляюсь теперь к нему.

      Вдруг – еще раз, внезапно – за зеленой стеной, залитой лунным сиянием, затканной серебром, – еще раз мелькнула белая фигура, прекрасная каменная женщина, которую я боготворю, которой я боюсь, от которой я бегу.

      Два-три прыжка – и я дома, перевожу дух и задумываюсь.

      Что же теперь? Что я такое: маленький дилетант или большой осел?

* * *

      Знойное утро: душно, воздух напоен крепкими, волнующими ароматами.

      Я снова сижу в своей беседке, увитой диким виноградом, и читаю «Одиссею». Читаю об очаровательной волшебнице, превращающей своих поклонников в свиней. Дивный образ античной любви.

      Тихо шелестят ветви и стебли, шелестят листы моей книги, что-то шелестит и на террасе.

      Женское платье…

      Вот она, Венера, только без мехов… нет! теперь другая… это вдова!.. И все же… она. Венера! О, что за женщина!

      Вот она предо мной – в легком белом утреннем одеянии – и смотрит на меня… Какой поэзией, какой дивной прелестью и грацией дышит ее изящная фигура!

      Она не высока, но и не мала ростом. Головка – не строгой красоты, она скорее обаятельна, как головка французской маркизы XVIII столетия. Но как обворожительна! Мягкий и нежный рисунок не слишком маленького рта, чарующая шаловливость в выражении полных губ… кожа так нежно-прозрачна, что всюду сквозят голубые жилки – не только на лице, но и на закрытых тонкой кисеей руках и груди… роскошно вьющиеся волосы с красным отливом… да, волосы рыжи – не белокуры, не золотисты, – рыжи, но как демонически прекрасно и в то же время прелестно, нежно обвивают они затылок… Вот сверкнули ее глаза – словно две зеленые молнии… Да, они зеленые, эти глаза, с их неизъяснимым выражением, кротким и властным, – зеленые, но того глубокого таинственного оттенка, какой бывает в драгоценных камнях, в бездонных горных озерах.

      Она заметила мое смущение, – а растерялся я до невежливости, до того, что забыл встать, снять головной удор.

      Она лукаво улыбнулась.

      Наконец я подымаюсь, кланяюсь. Она подходит ближе и разражается звонким, почти детским смехом. Я что-то бормочу, запинаясь, – как только и может бормотать в такую минуту маленький дилетант или большой осел.

      Так мы познакомились.

      Богиня