Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991). Эрик Хобсбаум

Первой мировой войны и большевистской революции, царская Россия превратилась бы в процветающее либерально-капиталистическое индустриальное государство и что она была уже на пути к нему, однако потребуется микроскоп, чтобы обнаружить предпосылки этого до 1914 года. В действительности нерешительный и непрочный царский режим, едва оправившись от революции 1905 года, снова оказался перед лицом растущей волны социального недовольства. Несмотря на преданность армии, полиции и государственного аппарата, в последние месяцы перед началом войны казалось, что страна вновь находится на грани революции. Однако, как и во многих воевавших государствах, массовый энтузиазм и патриотизм в начале войны разрядили политическую ситуацию (в случае России ненадолго). К 1915 году проблемы царского правительства опять казались непреодолимыми, так что революция, произошедшая в марте 1917 года, вовсе не стала неожиданностью[7]. Она опрокинула русскую монархию и была встречена с радостью всем западным политическим миром, кроме самых закоренелых традиционалистов-реакционеров.

      И все же, за исключением романтиков, видевших прямой путь от коллективизма российской деревни к социалистическому обществу, все наблюдатели были уверены, что русская революция не может быть социалистической. Для подобных преобразований не было условий в крестьянской стране, являвшейся олицетворением бедности, невежества и отсталости, где промышленный пролетариат, назначенный Марксом на роль могильщика капитализма, составлял крайне малую, хотя и сплоченную часть общества. Эту точку зрения разделяли даже русские революционеры-марксисты. Само по себе свержение царизма и упразднение системы крупного землевладения могло, как и ожидалось, вызвать буржуазную революцию. Классовая борьба между буржуазией и пролетариатом (которая, согласно Марксу, может иметь только один исход) затем продолжалась бы в новых политических условиях. Конечно, Россия не находилась в изоляции, и революция в этой огромной стране, простиравшейся от Японии до Германии, одной из небольшого числа “великих держав”, определявших ситуацию в мире, не могла не иметь огромных международных последствий. Сам Карл Маркс в конце жизни надеялся, что русская революция послужит неким детонатором пролетарской революции в промышленно более развитых западных странах, где для пролетарской социалистической революции имелись все условия. Как мы увидим, в конце Первой мировой войны казалось, что все именно так и произойдет.

      Существовала лишь одна сложность. Если Россия не была готова к марксистской пролетарской социалистической революции, значит, она не была готова и к либерально-буржуазной революции. Однако даже те, кто мечтал только об этой революции, должны были найти способ осуществить ее, не опираясь на малочисленный и ненадежный российский либеральный средний класс – незначительное меньшинство населения, не обладавшее ни репутацией, ни общественной поддержкой, ни традициями участия в представительных органах власти. Кадеты –

7

Поскольку Россия все еще использовала юлианский календарь, на тринадцать дней отстававший от григорианского, принятого в остальном христианском и западном мире, Февральская революция на самом деле произошла в марте, а Октябрьская – 7 ноября. Именно Октябрьская революция реформировала русский календарь, как она реформировала и русскую орфографию, продемонстрировав глубину своего влияния. Хорошо известно, что даже подобные незначительные изменения обычно требуют социально-политических потрясений. Так, самым долгосрочным последствием французской революции мирового масштаба явилось введение метрической системы мер.