Поэтика и семиотика русской литературы. Н. Е. Меднис

Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка. И кличет издали ленивого попенка», «муза томная». Все это с точки зрения читателя – «блажь». Для «ты» – Москва, графские именины, «веселая песенка» для забавы.

      Реальная картина деревни (мир поэта) противопоставлена условности привычно романтического пейзажа. Вопросы «Где нивы светлые? Где темные леса? Где речка?» предвосхищают слово и ожидание адресата, являются знаками его поэтического мира. Представленные в системе устойчивые атрибуты романтического пейзажа отсы-лают к привычным образцам школы Жуковского – Батюшкова и, даже не воспроизводя точно образных формул этой школы, самим постоянством набора воскрешают, активизируют мир и язык русского романтизма. Вот несколько примеров условно-романтического использования перечисленных элементов («нивы», «леса», «речка» – варианты «источник», «ручей») в поэзии Жуковского и Батюшкова.

      Батюшков:

      Где светлою струей

      Плескает в брег зеленый

      Извилистый ручей,

      Где сенистые клены

      Сплетают из ветвей

      Покров гостеприимный,

      Лобзаясь с ветерком…

(«К Б(лудову)», 1810)

      Жуковский:

      С веселием ведя окрест свой взор,

      Ты будешь зреть ликующие нивы,

      И скачущи стада по скатам гор,

      И хижины оратая счастливы…

(«Вождю победителей», 1812)

      Тогда прости и луг с стадами,

      И твой из юных роз венец,

      И соловья приятны трели

      В лесу вечернею порой,

      И звук пастушеской свирели,

      И дом, и садик над рекой…

(«К Делию», 1809)

      Бывало все – и солнце за горой,

      И запах лип, и чуть шумящи волны,

      И шорох нив, струимых ветерком,

      И темный лес, склоненный над ручьем…

(«Тургеневу, в ответ на его письмо», 1813)

      Поэт и читатель, таким образом, существуют в разных измерениях, говорят на разных языках. Однако мир читателя не вовсе чужд поэту – для него это бывший «свой» мир. Подтверждением этому служат «Отрывки из путешествия Онегина». Отдельные образы стихотворения «Румяный критик мой…» можно рассматривать как автореминисценции из «Путешествия…».

      В «Путешествии Онегина»:

      Перед избушкой две рябины,

      Калитку, сломанный забор…

      В стихотворении:

      …На дворе у низкого забора

      Два бедных деревца стоят в отраду взора…

      В «Путешествии Онегина»:

      На небе серенькие тучи…

      В стихотворении:

      Над ними серых туч густая полоса…

      Однако в «Отрывках из путешествия Онегина» эти образы включаются не в систему языковых отношений поэта и читателя, а в систему «свое – чужое» (бывшее «свое» ныне «чужое») – «свое», в оппозицию «прежде – теперь»:

      Мир вам, тревоги прошлых лет!

      В ту пору мне казались нужны

      Пустыни, волн края жемчужны,

      И моря шум, и груды скал,

      И гордой девы идеал,

      И безымянные страданья…

      Другие