Не Близкие Люди. Олег Малахов

расспросов.

      И расспросы неумолимо последовали.

      Чакветадзе был, конечно, осведомлен – и при том довольно детально – об ужасном несчастье Модзалевского. Но он узнал все это от вторых и третьих лиц, а ему хотелось получить сведения из первоисточника.

      И он стал расспрашивать Николая Павловича своим обычным деловым тоном.

      – Как же это у тебя беда такая случилась? Что произошло то?

      Модзалевский хотел ответить, но все еще не мог. В этот момент снова в дверях появился вахтенный.

      – Николай Павлович, «Гвидон» на горизонте.

      Модзалевский в качестве агента обязан был лично встречать каждый пароход. Он поднялся, чтобы выйти наружу, но грузин-бухгалтер почти насильно усадил его обратно.

      – Сделай милость, сиди, пожалуйста, спокойно… И без тебя там справятся!

      Модзалевский покорно опустился на стул. Наступила минута молчания. Веселый шум пристанской жизни, казалось, усилился, а по потолку бегали и дрожали светлые отражения воды. Мимо окон медленно прошел, солидно дымя своею трубой, огромный буксир и вдруг свирепо заревел на приближающийся встречный пароход. В ответ ему раздался другой медноголосый вопль с парохода, тревожа ясный простор задремавшей в тепле позднего утра Волги.

      – Так что же произошло? Почему такая беда случилась? – продолжил свой допрос Чакветадзе.

      Модзалевский немного успокоился и уже мог ответить на этот вопрос.

      – Разве можно, Иван Иваныч, сказать, почему? – возразил он: – ребенок подхватил скарлатину, а она уже заразилась от него.

      – Ай как жалко, слов не найти как жалко… – промолвил Чакветадзе, качая своей головой: – И как несправедливо то! Такая молодая, такая умница, такая красавица!

      Модзалевский почувствовал, как у него сдавило горло, будто на него накинули удавку, и в это мгновение потемнело в глазах. Впрочем в окнах кабинета действительно потемнело. Заслоняя ширину и блеск реки, там к пристани медленно подплывал пароход. Показалось два этажа окон, галерея с белыми спасательными кругами и темные фигуры пассажиров выстраивающиеся в очередь к трапу. Пароход остановился мягко толкнувшись о борт пристани.

      – А доктора почему не уберегли? – продолжал Чакветадзе: – а ведь еще и муж – доктор!

      Всякий другой человек, если бы он стал сейчас делать такие замечания, рисковал бы не получить ответа, или бы получил в грубой форме замечание, что это не его дело… Но грузин-бухгалтер был так мил, добродушен и сердечен, что Модзалевский допустил все эти щекотливые апострофы и счел даже возможным отвечать на них.

      – Да, вот не уберегли. Вот и муж ее тоже доктор, и тоже не уберег! – ответил он чувствуя близость слез.

      – А ребенок как? Шибко хворал?

      – Шибко хворал. – ответил Модзалевский, невольно употребляя выражения собеседника: – но дети легче переносят скарлатину, чем взрослые. Ребенок потихоньку поправляется…

      – Елена Николаевна