Идущие к звёздам. Эль Грин

восточному каналу. Там, затесавшись меж таких же скучных, серых, узких домищ, находилось жилище Ксаны. Каждую субботу я приходил к её дому и мы вместе, тайком от её отца, взбирались на косую крышу, чтобы поделиться новыми слухами и сплетнями о зове. Она была единственной, кто так же жаждал знать всё, ведь и её мать ушла к звёздам пять зим назад.

      Закатное небо пестрело яркими оттенками розового и оранжевого, превращая окраины града в нечто не столь унылое и серое. Даже линялые ткани моих рубахи и брюк казалось впитывали цвет, становясь не такими тусклыми.

      Я поднёс руки к лицу, напрочь грязные. Схватив кусок влажной ткани, что оставили сохнуть на окне, сорвался на бег.

      Завернув к каналу припустил ещё быстрее, усмотрев жандармов на мостовой. Остановившись в тёмном углу меж домов, поспешно утёр лицо и руки. Пусть Ксана и делала вид, что её ни капли не волнует грязь под моими ногтями или дурной запах, что исходил от меня после дня работы на рынке и ночи на полу таверны, но я знал, что это не так. Иногда я был и сам себе неприятен, однако выбора не оставалось. Или я выживаю как могу, но остаюсь свободным, или я отправлюсь в услужение с другими сиротами. А о том, как господы обращаются с прислугой и говорить не стоит. Чего только стоит один мальчишка, двумя годами младше меня самого, забитый до смерти одним стариком – часовщиком за то лишь, что посмел тронуть своими грязными сиротскими руками его семейную реликвию – массивные трёхсотлетние часы.

      – Тимс!– Раздаётся тонкий голосок Ксаны откуда-то сверху. Я поднимаю голову и вижу сперва длинные, густые светло – рыжие волосы, что свисают на добрую половину ярда ниже окна, а затем уже её саму. Ксана счастливо улыбается, растягивая губы в широкой улыбке, её карие глаза горят азартом. Спустя секунду она выбирается из окна и поднимается на ноги, стоя в оконной раме второго этажа. Длинные простые юбки обвивают её ноги и слегка путаются, перекручиваясь каждый раз, как дует ветер. Я внимательно слежу за ней, готовый броситься в любую секунду, если она не удержится. Хотя мы проделываем этот трюк уже не первый год я все равно продолжаю переживать, когда она подтягивается на руках к кривой деревянной стремянке, прибитой по скосу крыши. По ней мы всегда взбираемся на самый верх.

      Ксана в последний раз оборачивается на меня чтобы подмигнуть, после чего скрывается за выступом крыши.

      Я улыбаюсь. Всю неделю я жду этих встреч, ведь она единственный друг, что у меня остался. Единственная с кем я могу поговорить по душам.

      Ба умерла когда мне было восемь, мать за три года до неё, с отцом мы никогда не ладили. Поэтому моими друзьями были улицы, а они могли быть очень жестоки. Единственной, кто заставлял меня жить и верить, была Ксана. Ей всего четырнадцать, и с виду казалось что я вовсе не на год старше её, а на целых пять, однако она всё равно была умнее меня в десятки раз.

      Я вскарабкался по боковой стене к окну первого этажа и осторожно заглянул внутрь. Это был кабинет отца Ксаны – местного лекаря. Он лежал на кушетке, тихо сопя. Щеки впали, под рубашкой