Койот Санрайз. Невероятная гонка на школьном автобусе. Дэн Гемайнхарт

зрением, что мама Фионы положила дочери руки на плечи, прижала ее к себе, приобняв со спины, и от этого жеста у меня защемило сердце – как-то непривычно защемило.

      – Даже вообразить не могу, – сказала мама Фионы срывающимся голосом. – Если с Фионой или мальчиками когда-нибудь что-то случится, я просто… В общем, даже не знаю. Не могу вообразить, как твоя мать перенесла такую утрату.

      Я щелкнула по комку фольги, и он покатился по столу. Айван стремглав бросился за ним в погоню. Я не поднимала глаз – смотрела только на Айвана:

      – Ну, значит, ей, наверно, повезло, мэм. Она тоже погибла в той аварии, и ничего ей переносить не пришлось. Наверно, все горе досталось мне и папе.

      Снова воцарилась тишина, неловкая, тяжелая. Хоть бы Фиона что-нибудь сказала. Я чувствовала, что она, онемев, неотрывно смотрит на меня, и мне это не понравилось.

      Я не сломлена горем. Я вообще не ранимая. И точка.

      Наконец я сумела проглотить все чувства, которые застряли у меня в горле.

      Я подняла голову, взглянула на Фиону – дерзкая, готовая на все – и ослепительно улыбнулась ей:

      – Слушай, а хочешь, посмотрим нашу стоянку?

      Фиона сидела, закусив губу, но подняла брови и кивнула – мол, охотно.

      – А где стоянка твоей семьи, милая? – спросила ее мама, и голос у нее совершенно изменился, звучал совсем не так, как весь день, и я почувствовала, что надо смываться, убраться подальше от ее осторожного тона и сочувственных глаз.

      – На три места левее вашего. С краю, у дирекции.

      Мама Фионы вытаращила глаза:

      – Тот большой школьный автобус? Это и есть ваш автодом? Такой смешной!

      Я не очень понимала, чего тут смешного, но все равно кивнула:

      – Да, мэм. Это наша Яджер. Рассчитана на пятьдесят шесть школьников и водителя, но мы ее, конечно, переоборудовали и почти все сиденья сняли.

      – До чего же… интересно, – сказала мама Фионы. – Надо же было додуматься! И часто вы на нем выезжаете в кемпинги?

      Я пожала плечами:

      – В основном летом. В остальное время просто съезжаем с дороги и встаем где-нибудь на парковке, когда пора спать.

      Мама Фионы продолжала улыбаться, но заметно холоднее:

      – Значит, вы… вы живете в этом автобусе? Все время?

      – Да, мэм. Последние пять лет – да.

      – И у вас… нет дома?

      Я опешила:

      – Конечно, есть. Вот же он, на стоянке.

      – А-а. Ну да. Ну конечно же, – она откашлялась. – Значит, вы вдвоем, ты и твой папа, живете в автобусе?

      – И Айван, – сказала я, приподняв его и улыбаясь.

      – Ну естественно, – ответила она, но улыбка у нее стала какая-то натянутая, а тон – еще осторожнее. Она немного приподнялась на цыпочках, глядя на нашу стоянку: – А это твой папа? На столе?

      Я встала: ну да, конечно, вот и Родео, сидит, оседлав стол, бренчит на гитаре. Он был, естественно, голый до пояса, волосы распущены (днем он их обычно заплетает в небрежную косичку) – торчат во все стороны,