Концы в воду. Николай Ахшарумов

Есть, например, красота романтическая, тип хорошо известный, потому что им занимались поэты… Худоба, бледность, истома, мечтательный или тоскливый взгляд, говорящий о безнадежной страсти.

      – А, знаю! – договорила она презрительно. – Это больничный род красоты?. Ну это ко мне не относится. Я, слава Богу, совсем здорова.

      – И есть красота другого рода: классическая.

      – Что это такое «классическая»?

      – Это тот тип красоты, высшие образцы которого воплощены в античных статуях. Тип ясный, спокойный, величественный.

      – И флегматический?

      – Ну, это едва ли.

      – Однако. Я видела этих каменных женщин. Все они имеют вид сытый, откормленный и смотрят так, как будто бы им ничего на свете не нужно, даже и платья. Собственно, нельзя сказать, чтобы они смотрели, потому что у них нет зрачков.

      Я улыбнулся.

      – Ну а вакханки[2]? – сказал я. – Это тип неоспоримо страстный, а между тем это тоже античная красота.

      – Вакханки? – повторила она, стараясь припомнить. – Ах, да, я видела. Это раздетые пьяные женщины, которые пляшут или валяются по полу с кубком в руках. Неужели вам это нравится?

      – В своем роде – да.

      – Странно!. Надеюсь, однако, что вы меня не причисляете.

      – К вакханкам? О, нет. У вас красота совершенно другого рода.

      – А! Наконец-то. Ну-ну говорите, какая?

      – Это, если позволите так выразиться, красота затаенной страсти.

      – Что? – сказала она, опуская глаза. – Я вас не понимаю.

      – Будто бы?

      – Право.

      Я смотрел ей в лицо, и мне невольно припоминалось странное его выражение ночью, в вагоне, когда она вовсе не думала обо мне.

      – Слушайте, – продолжал я, ощупью связывая свои рассеянные догадки, – красота эта с виду скромна и не бросается в глаза никакими эффектами. В покое вы можете ошибиться, приняв ее за выражение мира и тишины. Перед вами безгрешная дева с невозмущенной еще душой или счастливая мать семейства, та, что в домашнем быту дети и няньки зовут «мамашей». А между тем у этой «мамаши» в сердце огонь неутолимых желаний, в жилах клокочет растопленный металл. И если от этого внутреннего огня что-нибудь проскальзывает наружу, а иногда это невольно случается, то вот это и будет тот род красоты, о котором я говорю.

      Сухая усмешка зарницей играла у ней на губах. Медленно выпрямляясь, она подняла на меня свои бронзовые зрачки и вдруг покраснела.

      – Кажется, я угадал?

      – Нет… а впрочем – не знаю… может быть… Знаете, тайное у нас, женщин, трудно угадывается, и особенно вчуже, со стороны. Легко ошибиться.

      – Конечно. Но будьте искренны; между нами, мы ведь не знаем друг друга и по всей вероятности никогда больше не встретимся, признайтесь, ведь я не ошибся?

      Она потянулась, как кошка, лениво, но с затаенною силою в мягких членах и с хищной негой телодвижения.

      В полузакрытом взоре ее, в усмешке полуоткрытых губ светилось именно то, что я угадал.

      Другого ответа не нужно было, да она и не думала отвечать. Все флегматическое сбежало с нее как с гуся вода. Передо мною была опять та

2

Вакханка – женщина, беззастенчивая в чувственности.