Чучельник. Мила Менка

corde semper…

      – А по-русски нельзя? – не выдержал я.

      – В сердце навсегда…

      Йоган достал глиняный сосуд и осмотрел его. Ни рисунков, ни надписей не было. Он хотел поставить сосуд на место, но я выхватил его и разбил, уронив на пол.

      В свете факелов мы увидели сердце величиною с женский или, скорее, детский кулак. Оно сокращалось! Резко запахло составом, вылившимся из сосуда. Сердце, дернувшись в последний раз, осталось лежать на каменном полу недвижимо.

      Йоган перекрестился:

      – Злодейство! Я думаю, что мы нашли главное. Теперь дело за малым: я напишу об этом самому Папе и…

      – Не смешите меня, милый Йоган! Я уверен, что это цветочки. Мы должны продолжить поиски! Когда я был здесь год назад, меня посетила одна особа, взывавшая о помощи. Может быть, она еще жива! Я решительно зашагал к концу галереи, где виднелась узкая витая лестница.

      – Каковы же ягодки… – задумчиво протянул монах и поспешил за мной.

      Западня

      Мы поднялись на пятнадцать ступеней вверх и оказались на маленьком пятачке, со всех сторон окруженном черными портьерами, среди которых виднелась узкая стальная дверь. Ни замка, ни ручки… Я провел по двери рукой – гладкая, холодная сталь. Не зацепиться. Внезапно разочарование охватило меня… Наверняка здесь скрыт какой-то хитрый механизм, возиться с которым можно полжизни… Я откинул одну из портьер – известняковая кладка. То же было и за другими портьерами. За этими стенами находились комнаты для гостей – видимая часть этого дома. Я уже поставил ногу на ступень, чтобы спуститься вниз, как вдруг обомлел: стоящий рядом со мной Йоган исчез! Я глазам своим не поверил… Пока я ощупывал известняк в поисках тайного механизма, монах как провалился!

      – Йоган! – громко позвал я. – Брат мой, где же вы?

      Я напряг слух. Мне показалось, что я слышу его голос, но очень далеко.

      – Йоган! Йоган! – еще громче крикнул я.

      – Толкайте две-е-рь… – послышалось как из преисподней, – …крети-и-н…

      Я пнул ногой прямо по отполированной поверхности, и дверь стукнула монаха по лбу.

      – Это вам за кретина, – улыбнулся я и хотел зайти, но монах, потирая ушибленный лоб, вытянул руку вперед:

      – Стойте на месте! Это ловушка! Зайти – просто, выйти отсюда – невозможно!

      Сильная пружина уже бесшумно давила мне в спину. Я поспешил выйти и придержать ее. Моему взору открылась страшная картина: у стены, на деревянной подставке стояла женщина в черной полумаске, из-под которой блестели глаза. У ее ног сидели два полуистлевших мужских трупа. Я едва не уронил факел.

      – Боже, упокой души несчастных детей твоих! – сказал монах, крестя троицу.

      Женщина была как живая – на ней было белое когда-то, а теперь посеревшее от пыли платье, отделанное изящными кружевами. Кожа на лицах мужчин ссохлась, обнажив зубы, из-за чего казалось, что они беззвучно смеются над нами.

      Монах подошел к женщине и, сняв с нее маску, отпрянул: свет факела отражали два крупных изумруда,