[Про]зрение. Жозе Сарамаго

возражать, клясться, что говоришь сущую правду, только правду, всю правду, и, может быть, так оно и есть, а дело-то все в том, что человек ты нервный, волевой, конечно, спору нет, но нервный, и трепетному тростнику подобен чутким отзывом своим на легчайшее дуновение, и тебя снова приторочат к машине, и тогда уж совсем не поздоровится, и спросят тебя, жив ли ты, и ты, естественно, скажешь: Жив, а тело твое возразит и опровергнет твои слова, и дрожащий подбородок заявит, что нет, мол, мертв, и, может быть, окажется прав, и, может быть, тело твое уже знает, что тебя убьют, а ты еще нет. Не вполне естественно, что подобное происходит в подвалах министерства внутренних дел, ибо единственная вина всех этих людей – в том лишь, что они оставили бюллетень незаполненным, и неважно, нестрашно было бы, если бы так проголосовали лишь те, кто всегда так голосует, но ведь таких оказалось много, слишком много, неимоверно много, едва ли не все, и что толку твердить, что это, мол, твое неотъемлемое право, если тебе говорят, что право это следует принимать гомеопатическими дозами, по капельке, и повадился ты ходить с кувшином, до краев полным чистыми бюллетенями, вот голову и сломил, нам сразу почудилось в этой голове что-то подозрительное, и если бы то, что могло бы нести много, удовольствовалось малым, то это – да, это была бы более чем похвальная скромность, тебя же сгубило непомерное самомнение, амбиции, так сказать, думал, небось, что вознесешься к самому солнцу, а на деле сверзился в дарданеллы, вспомни, что мы говорили примерно то же самое про министра внутренних дел, но он-то ведь особь другой породы, мужской породы, самец, можно сказать, жесткощетинный и жестоковыйный, а теперь любопытно было бы поглядеть, как отделаешься ты от охотника на ложь, какие узоры, обнаруживающие беды твои, большие и малые, прочертит самописец по бумаге, пропитанной йодистым калием и крахмалом, вот видишь, ты, мнивший себя чем-то иным, благовестом возвещавший о высшем своем человеческом достоинстве, сведен теперь к мокрой бумажке.

      Впрочем, полиграф – это вовсе не машина, снабженная диском, что ходит вперед-назад и говорит нам соответственно ситуации: Испытуемый лжет – или Испытуемый не лжет, ибо в таком случае одно удовольствие было бы судье решать, виновен человек или оправдан, и полицейские комиссариаты дано бы уж были заменены отделами прикладной психологии, адвокатов же, потерявших клиентов, сдали бы в архив, и в запустение пришли бы пустующие трибуналы. Детектор лжи, говорим мы, сам по себе ничего не может, ему надо, чтобы рядом находился подготовленный оператор, который будет переводить и толковать загадочные закорючки, что вовсе не значит, однако, будто этот самый оператор безошибочно отличает правду от лжи, вовсе нет, он всего-навсего видит то, что у него перед глазами, а видит он, что испытуемый при ответе на вопрос дал – тут мы бестрепетно вводим новый термин – аллергографическую реакцию или, выражаясь более литературно, но не менее заковыристо, произвел рисунок лжи.