Братья по крови. Нора Робертс

составила набросок статьи о боулинге, которая пригодится ее друзьям в «Детур».

      Неплохо, особенно с учетом сытного ужина в гостинице, состоявшего из салата и жареного цыпленка, а также того, что удалось побороть искушение и отказаться от целой пиццы, ограничившись половиной ломтика. А еще она сбила десять кеглей одним ударом.

      А в личном плане, подумала Куин, выключая ноутбук перед тем, как лечь спать, она не поддалась искушению поцеловать этого чертовски привлекательного Калеба Хоукинса. К сожалению.

      То есть она осталась высокопрофессиональной и неудовлетворенной.

      Переодевшись во фланелевые штаны и футболку, Куин заставила себя выполнить пятнадцатиминутный (ладно, десятиминутный) комплекс упражнений пилатеса, затем посвятила пятнадцать минут йоге и забралась под сказочное пуховое одеяло, устроившись на пирамиде мягких подушек.

      Потом взяла с прикроватной тумбочки книгу и читала, пока не начали закрываться глаза.

      В полночь Куин сунула в роман закладку, выключила лампу и уютно устроилась в своем гнездышке.

      Как всегда, заснула она мгновенно.

      Куин ничего не имела против снов. Ей всегда нравился нереальный, праздничный мир сновидений. Она воспринимала сны как увлекательное приключение, не требующее физических усилий. Поэтому, когда она увидела себя, стоящей на извилистой тропинке в густом лесу, в окружении посеребренных лунным светом листьев и стелющегося по земле тумана, на периферии ее сознания мелькнула мысль: «Ура! Начинается».

      Ей показалось, что она слышит хриплый, отчаянный шепот, но слова были неразличимы.

      Она брела по озерцам тумана, и воздух казался мягким, словно шелк. Голоса не стихали, притягивая ее. Казалось, пронизанная лунным светом ночь повторяет одно-единственное слово, и это слово – «бестиа»[11].

      Куин снова и снова слышала его, пробираясь по извилистой тропинке среди шелковистого воздуха и отливавших серебром деревьев. Она ощущала некое сексуальное влечение, внутренний жар, увлекавшие к тому, что звало ее в ночи.

      Два или три раза ей показалось, будто в воздухе разнесся шепот: «Беатус»[12]. Этот звук ласкал кожу. Она ускорила шаг.

      Из-за освещенных серебристым светом луны деревьев вынырнул черный филин – громадные крылья вспарывали мягкий воздух, повеяло холодом, и Куин задрожала. И – даже во сне – испугалась.

      Подул ледяной ветер, и она увидела на тропе распростертого оленя с золотистой шкурой. Кровь, вытекавшая из его перерезанного горла на землю, влажно блестела в ночи и казалась черной.

      Сердце Куин наполнилось жалостью. Такой молодой, красивый, подумала она и заставила себя подойти. Кто бы мог это сделать?

      На мгновение мертвые, неподвижные глаза животного прояснились, засияли золотистым светом. Олень посмотрел на нее, и взгляд его был исполнен такой печали, такой мудрости, что горло ее перехватил спазм.

      Снова голос: на этот раз он не разносился по воздуху, а прозвучал прямо у нее в голове.

11

Зверь (лат.).

12

Блаженный, счастливый (лат.).