Столыпин. Аркадий Савеличев

с кем ни попадя. А здесь месть, отмщение, вполне справедливое возмездие…

      – …насколько справедлива пуля-дура, не так ли?

      – Истинно так, князь. Но всегда ли справедливы ваши пули?

      – Всегда, капитан. Мои пули праведны.

      – Вы слышали, слышали? Како-ое самомнение!..

      – Мы еще поговорим об этом!

      Наверно, нелепо выглядел со стороны Петр Столыпин, уставившийся в одну точку. Здесь никто не стоял торчком, здесь расхаживали, разминали петербургские и московские затекшие члены; здесь священнодействовали. И разговоры – то же священное действие. Коль пришел к своему порскающему водицей алтарю – так говори, молись во славу этого вселенского говорения! Петра толкали, на Петра косились. Его даже узнавали:

      – Петр Аркадьевич, как здоровье батюшки Аркадия Дмитриевича?

      – Столыпин, что же вы, приобщайтесь. Клуб велеречивых бездельников!

      – Верно, верно, о батюшках – потом, не поговорить ли вначале о… ш-ш, скажу погромче: о женщинах… еще громче о милых, милых дамах!.. Здравствуйте, несравненная Варвара Никодимовна!..

      – Нижайший поклон вам, баронесса!

      – Целую ручку, прелестница!..

      Петр слушал, но вроде как ничего и не слышал, был занят важным, очень важным делом: воду в стакан наливал. Под поощрительные смешки:

      – Тоже возболели, Петр Аркадьевич?

      – Рано, рано!

      – Болезни говорят о полноте жизни, любезнейший, как вы этого не понимаете!..

      Так, стакан налит? Налит. Следует поспешать? Непременно следует, князь вот-вот выйдет из беседки, не в кустах же, где-то наедине, совершать такое священнодействие… Нет, нет. Публично.

      Петр ринулся в его сторону, не очень-то вежливо расталкивая гуляющую толпу.

      – Простите, ах, простите ради бога!

      – Мои извинения…

      – Да, да, тороплюсь…

      Ага, князюшка, заметил?

      Заме-етил!..

      Шаховской уже поставил свой стакан на бордюр, готовый отойти от надоевших разговоров… но вдруг глаза его сошлись на одной точке.

      – Ба, Петр Аркадьевич? Чего изволите, студиоз?

      Петр еще не знал, чего он может себе изволить-позволить, но насмешливый вопрос все сам собой решил. Благословенная водица, вместе со стаканом, полетела в лицо, в рожу, в насмешливые губы князя, у которого, правда, рожи не было, – вполне приятный, разве что немного потертый жизнью вид. Но стакан да еще с водой, тяжел, губу, треклятый, рассек. Под общий выжидательный вздох:

      – Никак опять?..

      – …опять, а как же иначе!

      – Дуэль, дуэль… вы видите?..

      Здесь все складывалось прекрасно. Все было уготовлено здешней досужей обстановкой.

      – Вытирайтесь, князь, умывайтесь… умоетесь еще и в крови… Пистолеты!

      Пистолеты!

      Шаховской не так долго и вытирался. Ровно столько, чтобы задержать платок на рассеченной губе.

      – А вот это уже лишнее, студиоз. Кровь не здесь проливают…

      – Не здесь! У подножия Машука!

      – Ба, вполне по Лермонтову. Он