Не такая, как все, и Дары Нимфеи. Мария Зубарева

тесно: вошли тетя и Илер, за ними мама почему-то с заплаканными глазами, а затем в дверь протиснулся пожилой человек – его черты были грубее, чем у квеббеков – и проворчал:

      – Ну и что вы здесь столпились, девочке нужен покой.

      – Пить, – мне удалось снова прохрипеть.

      – Конечно, дорогая, – веселым голосом сказал он мне, отмеряя в стакан с водой какое-то снадобье.

      По комнате поплыл аромат резеды и пустырника. И вскоре долгожданная влага попала в мой рот.

      – Верн, как скоро она поправится? – у входа в комнату стоял дядя Бреннит.

      – Поправится, обязательно поправится, но больше не будет применять магию до Посвящения, – подмигнув мне, веселый лекарь начал выпроваживать всех из комнаты.

      Перед глазами стало все расплываться, и вскоре мне снилось, что мама целует мои руки и шепчет:

      – Прости меня, дорогая.

      Когда солнечный лучик разбудил меня на рассвете, то, потянувшись, я поняла, что у меня ничего не болит. Я прошлась по комнате и выглянула в окно: лучи солнца пробивались сквозь деревья и дома, а магония, кланяясь на ветру, словно приветствовала меня.

      – Спасибо за все, – прошептала я, и, кажется, кусты меня услышали.

      На тумбочке рядом с кроватью лежал новенький слайм. Я включила его. Самой главной новостью на его лепестках было: «…25 августа пропали сыновья двух влиятельных особ… С какой целью это было сделано – неизвестно… Сообщения о преступлениях появились сразу же на всех улицах … еще до того, как ладостражам стало об этом известно.

      …в результате сильных разрядов молнии, магические путы, которыми похитители удерживали пленников, разрядились, и Варду с Кенаем удалось бежать…». Обо мне не было и слова.

      Дверь резко открылась, и в комнату вошла мама.

      – Проснулась, – голос мамы звучал непривычно мягко.

      – Да вот, читаю новости. Оказывается, все спаслись сами по себе…

      – Лэнди, пойми – это было коллективное решение, ведь преступники еще на свободе, а ты вмешалась их планы. Если они узнают об этом, то тебе будет угрожать нешуточная опасность.

      Я видела, что мама нервничает, не знает, куда деть руки. И тогда я решилась:

      – Только не ругайся, расскажи мне, пожалуйста, про Финнет, кажется, я видела ее.

      Мама как-то странно повела плечами и, в привычной для нее манере, проворчала:

      – Финнет… Исключительная девочка… к счастью, ты не могла ее видеть, она давно уже умерла.

      – Да, нет же, – взволнованно сказала я. – Я ее видела, как тебя сейчас, или это был кто-то другой, но очень похожий на нее. Подожди, я сейчас тебе покажу.

      Вскочив с кровати, я подбежала к столу и включила флерон, открыла сохраненную голограмму, где я была с агатовыми волосами и старше, и, повернувшись к маме, сказала:

      – Она выглядела вот так, может быть чуть-чуть взрослее.

      Мама посмотрела на голограмму и вдруг сильно-сильно обняла меня, прижав мою голову к своей груди. Я услышала ее частое сердцебиение, и осознала, что мама плачет. Мне было все это странно и непривычно: она никогда меня не обнимала. Но все же робко