Жизнь моя, иль ты приснилась мне…. Лилия Задорнова

растили Киру бабушка Мария Савельевна, которую девочка всегда называла «бабуся», и Матвей Егорович, отчим ее отца. «Старики», которым к этому моменту было около пятидесяти и которых «стариками» можно было назвать лишь условно, души не чаяли в девочке. Любили Киру, особенно Матвей, который баловал ее, как только мог.

      Жили очень бедно. Не голодали только потому, что Матвей работал поваром в офицерской столовой в центре города: сам был всегда сыт и мог принести домой какие-то продукты… Мария работала санитаркой в противотуберкулезном санатории, расположенном в прилегающем к улице Пушу лесу, на холме, недалеко от дома. Работала тяжело и много: убирала палаты, мыла коридоры санатория, приносила проходившим лечение еду… Будучи человеком добрым, часто выполняла и личные просьбы больных.

      Киру отдали в ясли-сад, который находился в соседнем дворе за штакетным забором и поэтому хорошо просматривался из окон дома Марии. Поскольку большинство детей в саду были местными, то есть литовцами, в саду Кира училась говорить по-литовски, а дома говорила на русском. То есть с детсадовского возраста владела в равной степени двумя языками, русским и литовским.

      Кира была ребенком спокойным, своим поведением не доставлявшим взрослым каких-либо особых проблем. Однако в ее пятилетнем возрасте воспитатель детского сада стала замечать, что девочка практически перестала играть, стала грустной, молчаливой… Обследовали. У Киры оказалась открытая форма туберкулеза легких: было поражено правое легкое.

      Мария не стала помещать внучку в детский противотуберкулезный санаторий, который находился также в Панямуне, на одной из соседних с Пушу улиц. Решила лечить своими силами, на дому. Договорилась с медсестрой из своего санатория, которая приходила к ним домой три раза в день и колола Кире пенициллин. Параллельно проводилось и другое лечение. Кашлять было очень больно. Когда Кира видела в окно, что к ним идет медсестра, забивалась за печь, вывести ее оттуда было непросто. Плевалась в сестру и другими возможными способами препятствовала уколам. Но, что делать, лечить было необходимо…

      Через год лечение было закончено. Кира выздоровела и стала опять посещать сад, но до совершеннолетия состояла на учете в городском противотуберкулезном диспансере, где ежегодно ей делали флюрографию, контролируя состояние легких. Затем, по достижении ею восемнадцати лет, с учета сняли. Больше ее легкие беспокойства не вызывали.

      Шло время, конец пятидесятых двадцатого века. Все советские люди просто обязаны были быть атеистами. Как говорила о себе Мария, в душе она была – «беспартийный большевик». Мария и Матвей, никогда не состоявшие в Коммунистической партии, были убежденными атеистами и, конечно, привили эту убежденность Кире. Но, несмотря на это, Мария решила окрестить внучку. Вызвано это желание было тем, что Бруно не был крещен и, может быть, стала думать Мария, в этом крылась причина того, почему стал он «непутевым», не оправдал ее надежд. Мария понимала, конечно, что причиной сложившегося