Флейта и Ветер. Дмитрий Янковский

на бок.

      Разум никак не желал перейти границу бодрствования, в мозгу стали рисоваться причудливые картинки.

      Замерший город. Замерли люди, машины, трамваи, голуби в небе, кошка в прыжке. Инна бежит через город и он оживает всей своей сущностью – окна домов превращаются в сотни глаз, двери подъездов в черные пасти. Решетки в зубы, ветви деревьев в цепкие руки.

      Откуда-то звон курантов и голос:

      – Город активно воздействует на психику… Активно… Этот город активно… Активный…

      Страшно.

      Цокот копыт. Дробь. Целый табун лошадей по проспекту. Это все, что движется. И еще она сама.

      Но лошади, это не просто лошади, а ожившие статуи. По тротуарам скакали лошади с Аничкиного моста, рядом с ними даже бежали бронзовые круглозадые мальчики, держа коней в поводу. Петр I во главе кавалькады гордо скакуна, кони с Манежа скакали по бокам почетным эскортом. И еще десяток оживших статуй следом.

      Посреди дороги непонятно откуда взялся лысый профессор в белом халате. Он вытянул руку, превратив асфальт в воду, и лошади стали тонуть. Одна за одной, поднимая к ускользающему небу перепуганные морды. Последней скрылась треуголка Петра.

      Но цокот не прекращается.

      Инна вздрогнула и открыла глаза.

      В приоткрытую форточку ветер. Мягко колышется светлая ткань занавесок. Цокот. В порту работает какой-то шумный мотор, но в памяти потонут лошади.

      Инна откинула плед и пошла в туалет. В прихожей вступила в огромную лужу воды. Ужаснулась, что утром забыла закрыть краны в ванной. Открыла дверь, за ней до самого горизонта тянулось мелкое, по щиколотку, море. Хмурое, стоячее, без всякого намека на ветер. Она обернулась, но позади тоже простиралась бесконечная водная гладь. Вода была тяжелой, мешала идти и непонятно было куда идти – только вода, ни берега, ни островка.

      Инна проснулась во второй раз. Поправила плед, прикрыв оголившиеся ступни.

      Зазвонил телефон. Она сонно потянулась к трубке на тумбочке.

      – Да. Свет, это ты? Ну ты и напилась, еле языком ворочаешь. Нет, я же сказала, мне надо быть дома, ужин готовить. Нет, не пойду. Все.

      Она положила трубку на место. В порту было странно тихо. Огромные краны беззвучно поворачивались на фоне светлого неба.

      Вдруг рядом послышался непонятный звук, нос уловил запах трубочного табака. Инна повернула голову и увидела огромную клетку с орангутангом. Орангутанг вертел в руках сверкающий топорик и попыхивал трубкой. Заметив внимание Инны, он подмигнул левым глазом и сказал голосом отца:

      – Спишь? А ты ужин сготовила, сучка?

      Инна вскрикнула и проснулась.

      В комнате действительно вился табачный дым, значит отец уже дома – пришел раньше обычного.

      Вообще-то отец курил мало. Значит снова случилось что-то неприятное. Инна тихонько встала с кровати.

      – Па, привет! – она заглянула на кухню. – Ты давно дома?

      Отец хмуро поднял взгляд. В пепельнице четыре окурка. Пятый, еще дымящийся, торчал между пальцев.

      – Привет. – глухо прозвучал голос отца. – Тебе что, трудно было с утра позаботиться