Вокзал Техас – Луизиана. Элен Славина

которую Твен никогда не видел. Он рисовал её, пытаясь воссоздать общую картину, смотря и запоминая лица чужих, посторонних людей. Когда портрет был закончен и он увидел лицо матери, то долго плакал о потерянной маме и той любви, которую никогда не почувствует.

      – Интересно, где сейчас этот портрет? – задумчиво произнёс он. – Я не видел его лет десять, после того как отдал брату. Надо спросить у Марка, может, он знает.

      В этот момент в дверь квартиры позвонили, и он пошёл открывать, не зная, кто стоит по ту сторону. В любом случае кто бы это ни был, это новости, это изменения в его скучной, устоявшейся жизни.

      – Марк, братец, я так давно тебя не видел, заходи. Дай я обниму тебя!

      Марк не стал сопротивляться, а наоборот, потянулся к брату, чтобы обнять в ответ. Они не виделись несколько недель, и видно было, что Твен скучал. Марк по нему тоже, но он не любил ездить к брату, потому что не любил разговоры о прошлом, которые приводили к слезам Твена. Взгляды на жизнь у них были такие разные, а споры случались настолько горячие, что со стороны казалось, что ещё немного и будет драка. Но всё всегда заканчивалось примирением, смехом и поцелуями со стороны Твена.

      – Я до твоего прихода стоял и размышлял, что давно не брал в руки краски и кисти. А ещё вспомнил, как нарисовал портрет мамы в детстве.

      – Да, именно тогда твой талант художника как раз и проявился. Я помню тот портрет и те эмоции, которые возникли, когда я увидел маму впервые. Она была точно такой, какой была в моём сне. Но я давно не видел этот рисунок. Не знаю, где он может быть, наверное, потерялся…

      – Я думаю, он не потерялся. Я думаю, мы его оставили.

      – О чём ты говоришь, где оставили?

      – Да ты что, Марк, совсем ничего не помнишь? Я лежал в психушке, в которую ты меня запихнул, и то всё помню.

      – Ну, не начинай, Твен, я запихнул тебя туда только для твоего же блага. Твои приступы становились с каждым днём всё серьёзнее, ты перестал контролировать себя и свои действия. Я боялся, что ты однажды уйдёшь и больше не вернёшься.

      – Да, хорошо. Я понял твои мотивы. Может, ты и прав, но ты не лежал там и не знаешь, как это.

      – Да, не знаю. Может, просветишь меня? – начал выходить из себя Марк.

      – Не нарывайся, хоть ты и тренируешь спортсменов, дать тебе в нос я сумею! – крикнул Твен.

      – Извини, брат, покипятился. День сегодня не задался с самого утра, – и тут Марк вспомнил, что оставил в своей квартире женщину, которую не хотел больше видеть.

      – Так о чём это я говорил? Да… о портрете нашей матери, который написал. Так вот, я думаю, что мы оставили его в Льюисвилле, в Техасе, когда уезжали оттуда несколько лет назад.

      – Не знаю, Твен, мне кажется, мы его брали с собой. Я помню, как положил рисунок в прикроватную тумбочку. А потом… не помню…

      – Подожди, Марк, надо всё хорошенько вспомнить, это, чёрт побери, важно! – Твен начал судорожно ходить по комнате, вцепившись себе в волосы.

      – Успокойся, Твен, успокойся, прошу тебя, это же просто рисунок.

      – Ты