Седьмое знамение. Елена Владимировна Фирсова

жизнь не была прожита зря.

      Открылась высокая узкая дверь левого притвора.

      – Можно?

      – Да, да, Фая, заходи! – отозвался отец Александр.

      – Я первая? – спросила девушка.

      – Как видишь… Твой папа не придет?

      – Ну что вы, батюшка! Конечно, придет. Вы ведь знаете, как он любит вас слушать.

      – Садись.

      Фаина пробралась между двумя рядами столов и лавок и устроилась в уголке. Расстегнула тяжелое коричневое пальто, вытащила из рукавов руки. На голове ее была ее желтая пуховая шапочка с белой полоской, под верхней одеждой виднелся теплый свитер и длинная темно-серая юбка. Одежда простая и неброская. Свитер, шапочка и шарф, а также варежки и носки девушка вязала сама, сама же сшила юбку, а пальто было ей подарено кем-то из прихожан – обноски. Волосы у нее были волнистые, очень блестящие, будто металлические, белые, на извивах отливающие золотисто-желтым цветом. Эту роскошь Фаина прятала под шапкой и пальто. Но большие ярко-синие глаза, темно-русые ресницы и брови, темно-розовые с влажным блеском губы и нежные, как заря, щеки спрятать было некуда, разве только под мусульманской паранджой. И никакая нищета и религиозность не могла скрыть крохотные ручки и ножки и неосознанную, скромную грациозность, которая не бросалась в глаза, но уж если бывала замечена, то буквально сводила с ума тех, кто способен был оценить красоту и естественность. Взгляд у нее был по-детски наивный, что почти уже невозможно встретить среди старшеклассниц.

      Отец Александр смотрел на нее с теплотой и надеждой. «Фаина, – думал он. – Одна из немногих избранных, которые веруют по-настоящему. Она, ее вера способна изменить мир. Это точно». А Фаина не думала об этом, она ждала своего отца и начала беседы, глаза были устремлены за окно, в небо, а губы слегка улыбались, в этом выражении лица не было ни капельки мечтательности, только религиозное вдохновение, сродни жертвенности. Такое выражение лица, должно быть, имели блаженные и юродивые. С таким выражением на лице погибали мученики, не чувствуя боли.

      Открылась дверь левого притвора. Вошел Петр Николаевич Ордынский, отец Фаины. Как стрелка компаса всегда стремится показать направление на север, его глаза сразу остановились на дочери, уже готовой слушать про Иисуса Христа. Щеки девушки горели. Внешне она была точной копией своей матери. Точь-в-точь такой, внешне, была ребячливая Рита, когда они встретились, когда решили пожениться. И на свадьбе она безуспешно пыталась придать себе серьезный вид: из-под вуали и золотисто-белой челки из синих глаз то и дело искрилось веселье шустрой задиры.

      – Здравствуйте, Петр Николаевич! – священник встал ему навстречу и мирским жестом протянул руку.

      – Здравствуйте, отец Александр, – ответил Петр Николаевич. Его пожатие было не слишком крепким, но надежным.

      – Садись, папа, – сказала Фаина, подтягивая полу пальто и освобождая место рядом с собой. Он сел без старческого кряхтения, без