Забытые орхидеи Монмартра. Алэн Акоб

неплохо, угу, пойдёт, – рассматривая нижнюю часть портрета. – Лицо бледное, вот только глаза не его. Откуда ты взял этот разрез и ресницы длинные, ты отошёл от фотографии которую дали. Ну и как, ты запросил ту сумму, что я тебе посоветовала? – снимая с себя кружевные трусы голубого цвета типа «стринги».

      – Да, конечно, – поднимая юбку обратной стороной кисти в красной краске.

      – Осторожно, не выпачкай меня, – расстёгивая блузку на груди. – Я сегодня останусь у тебя, ты не против? – кокетство, крутя зрачками.

      – Когда-нибудь мне, видно, придётся привыкнуть к этому.

      – Не болтай глупости, знай, я только твоя и больше ничья.

      Она осторожно подымается с дивана, наверное, думает, что сплю. Нет, я давно проснулся, имитирую сон, как она оргазм, мне нравится, как она уходит от меня, странно, но мне всё приятно в ней, даже уход, это целый ритуал. Она всегда одевается сидя, сначала нижнее бельё, застёгивает застёжку на белых сандалиях с коротким каблуком. Потом смотрит на меня, минуты две, три. Лёгкий скрип половицы, шаги, сейчас она стоит перед зеркалом и разглядывает себя со всех сторон, взгляд её задерживается на грудях. Иногда мне кажется, что она прекрасно знает, что я не сплю, это последний штрих нашей любви – позволить себя созерцать, крохотная пауза, электрический скрип надетой блузки, ещё одна небольшая пауза, она сейчас последний раз окинет меня своим непонятным взглядом, иди и догадайся, о чём она думает на прощание, лёгкий хлопок двери, затем пустота вокруг и внутри меня.

      После неё звуки за окном – машины, визг тормозов, чей-то крик. Если открыть входную дверь – у соседей поют, стреляет преступник в американском сериале, бубнит зарвавшийся политик по телевизору, где-то танцуют над головой, вроде я не один в этом многоэтажном доме, и в то же время каждый раз, как она уходит от меня, – это моя душа уходит вместе с ней, уступая место одиночеству. Счастье ты моё кратковременное и несчастье моё бессрочное, ты прекрасна, как день, и темна, как ночь, когда тебя нет рядом со мной, я знаю – у тебя есть муж и дети, а у меня есть только ты, да я с моими холстами.

      После того как Агата последний раз была в нашей деревне, прошло целых два года, двадцать четыре месяца телефонных звонков, писем и грусти. За это время я успел окончить школу, уйти из дома (старик на пенсии стал просто невыносим), превратиться в голодного художника. Продажа моих пейзажей и натюрмортов не приносила доход, разве чтобы не сдохнуть с голоду. Я жил только одной мечтой – уехать в Париж, чтобы быть рядом с Агатой. Монмартр тянул меня, как муху дерьмо. Нет, конечно, я не был весёлым юношей-балагуром, счастливым сынком богатых родителей, я знал прекрасно, что такое сон на голодный желудок и носить обноски старшего брата. Нелегко смотреть на мир глазами художника, через призму красок и очертаний, особенно когда ты сыт через день. Наконец этот день наступил. Я еду к Агате.

      Париж меня встретил октябрьским хмурым утром, когда поезд въезжал на вокзал Gare de Lyon, я был немного взволнован и раздражён от долгих лет расставания, как мне казалось тогда, и длинной дороги, проделанной уставшим