Секрет бабочки. Кейт Эллисон

ангел.

      Шаги останавливаются за мусорными баками. Я не дышу. Он держит паузу, выманивая меня. Я представляю его себе: высокий одинокий шаркающий вооруженный мужчина.

      Я подтягиваю ноги к груди, впиваюсь зубами в колено, чтобы не кричать. «Если кто-нибудь там есть и может услышать меня, пожалуйста, не дай мне здесь умереть».

      Возможно, кто-то действительно меня слышит, потому что нет никакого высокого одинокого шаркающего вооруженного мужчины – только маленькая девочка в куртке с плеча великана. Волоча ноги, она проходит мимо, таща сетку репчатого лука. Я начинаю громко рыдать, сидя за мусорными ящиками. Я по-прежнему жива. И даже знать не знала, как мне хотелось жить.

      Девочке не больше одиннадцати или двенадцати лет. У нее сверкающие карие глаза и длинные мягкие волосы. Заметив меня, она склоняет голову набок, вскидывает брови и спрашивает:

      – Ты там живешь? – Она указывает на проулок за мусорными баками. – Не волнуйся. Я там бывала. Не плачь. Все образуется.

      Она думает, что я бродяга.

      – Нет, я… я там не сплю. Я пытаюсь вернуться в Лейквуд. – Слова едва удается выдавить. Меня все еще трясет.

      Девочка ставит сетку с луком на мостовую, перекидывает волосы с одного плеча на другое.

      – Тебя ограбили, мисс? – Она все еще оценивает меня сверкающими глазами.

      Вопрос застает меня врасплох. Я просто трясу головой, пытаясь вытереть лицо рукавом.

      – Если нет, тогда почему ты плачешь? – спрашивает она излишне дерзко, переминаясь с ноги на ногу.

      – Уже не плачу, – я проглатываю всхлип. – Ты… ты знаешь, как мне отсюда попасть домой?

      Девочка меряет меня взглядом. На куртке у нее восемь пуговиц; от восьми мне становится не по себе, от восьми у меня по коже бегут мурашки. Два по четыре. Десять без двух. Непорядок. Грязь. В тот год, когда мне исполнилось восемь, я не позволила маме поставить восемь свечей на праздничный торт. От восьми свечей он стал бы несъедобным.

      – Автобусная остановка в нескольких кварталах. На Восточной Сто семнадцатой, – наконец отвечает она. – Ты можешь пойти со мной. Мне по дороге.

      Мы шагаем рядом несколько кварталов до автобусной остановки. Я то и дело оглядываюсь, ожидая, что кто-нибудь прыгнет на нас. Ожидая новых пуль, новых разбитых окон.

      Девочка говорит мне, что помогает маме в ее кафе, вот почему она несет сетку с луком, только мама не настоящая, потому что она убежала из дома в девять лет. Я говорю ей, что меня удочерили и я никогда не встречалась со своими родными, но искала их долгие годы, везде, где только могла, в темных проулках и за мусорными баками. Я говорю ей, что буду искать их до конца жизни, если придется.

      Не знаю, почему я вру, слова слетают с губ неконтролируемым потоком. И потом, как знать? Может, это правда. Может, где есть совершенно новая, здоровая семья, которая меня ждет, ждет… Чтобы принять меня в свои объятия и все выправить. Может, там и мой другой старший брат, другой Орен – и тоже ждет.

      Девочка желает мне удачи,