Четвертая Беты. Гоар Маркосян-Каспер

и уверенно прошел в угол к единственному свободному столику.

      – Присаживайтесь. Надеюсь, ты пьешь тийну, приятель?

      – Тийну? Давай тийны, какая разница, – храбро сказал Дан.

      – Ты не знаешь, что такое тийну, приятель. Уж не с Рэты ли ты свалился?

      – Вроде того, – неопределенно ответил Дан.

      Его собеседник удовлетворился ответом, его больше занимало другое.

      – Скажи на милость, каким образом вам удалось расстаться с моим другом Мараном? – спросил он с любопытством.

      Дан коротко объяснил.

      – А что, Маран действительно твой друг? – поинтересовался он в свою очередь.

      Его собеседник помрачнел.

      – Мы учились с ним у одного учителя…

      Он не продолжил, только махнул рукой, взял с подноса, не дав Колену переставить ее на стол, полную чашку, приподнял, словно салютуя, и выпил одним глотком. Дан последовал его примеру. Поэт помолчал, потом спросил:

      – Слушай, приятель, а как тебя зовут?

      Дан назвался.

      – А твою подругу?

      – Это моя жена, – сурово ответил Дан.

      – Скажи-ка! А что, ее имя засекречено?

      Дан нахмурился.

      – Ее зовут Ника, – буркнул он нельзя сказать, чтобы уж очень приветливо. – А тебя?

      – Меня? – удивление его было неподдельным. Он помолчал, поглядел по очереди на Дина, на Нику, будто проверяя, не шутят ли они, затем сказал, – я – Поэт.

      – Но это не имя, – возразил Дан. В голове у него шумело от коварной тийну… вот тебе на, а он по сей день думал, что алкогольных напитков тут нет…

      – Это мое имя. Эй, Колен, принеси мою ситу. Я хочу спеть для твоей жены, – обернулся он к Дану, – ты позволишь?

      – Лучше б ты пел для своей жены, – ляпнул Дан пьяно.

      – Ты ведешь себя, как неандерталец, – прошипела Ника ему на ухо, и он мотнул головой, пытаясь отогнать хмель.

      – У меня нет жены, – кратко ответил Поэт. – Впрочем, я могу спеть для тебя самого, если уж ты такой ревнивец.

      Он взял из рук бармена странный инструмент, очертаниями схожий с гитарой, но поменьше и более вытянутый в длину, перебрал струны… низкий, глубокий звук напоминал даже не скрипку, а виолончель.

      – Никогда такого не видела, – сказала Ника.

      – И не увидишь. Я сам ее придумал и сделал. И назвал в память своей первой возлюбленной. Сита.

      – В память? Она?..

      – Она умерла. Лучшие свои стихи я сочинил в тот день, когда она умерла. Стыдно вспомнить – она лежала мертвая, тихая, неподвижная, а я вместо того, чтобы рыдать и рвать на себе волосы, сочинял стихи… о том, какая она мертвая, тихая, неподвижная… потом перечитал и засмеялся от радости – как хорошо получилось. Страшная штука – поэзия…

      – Потому ты и не женат? – спросила Ника осторожно.

      – Да нет. Это было давно. И потом, первая любовь это всего лишь первая любовь, она как радуга над струями фонтана. Нет, не потому.

      – Почему же?

      – Странные вопросы ты задаешь…

      Он