Россия в концлагере (сборник). Иван Солоневич

– дальше. Остановить этих дядей и послать их в лес, а то и под арест – решительно ничего не стоит. Но какой толк? Административного капитала на этом никакого не заработаешь. А риск? Вот этот дядя с папиросой во рту через месяц, а может быть, и через день будет работать инженером, плановиком, экономистом. И тогда всякая неприятность, хотя бы самая законнейшая, воздастся начальнику колонны сторицей. Но даже возданная хотя бы и в ординарном размере, она ему ни к чему не нужна. И какого чорта ему рисковать?

      Я этого начальника видал и раньше. Лицо у него было толковое. И я был уверен, что он пройдет мимо. Кстати, месяц спустя я уже действительно имел возможность этого начальника вздрючить так, что ему небо в овчинку бы показалось. И на весьма законном основании. Так что он умно сделал, что прошел мимо.

      С людьми бестолковыми хуже.

      Теория подводит

      В тот же день советская психологическая теория чуть меня не подвела.

      Я шел один и услышал резкий оклик:

      – Эй, послушайте, что вы по лагерю разгуливаете?

      Я обернулся и увидел того самого старичка с колючими усами, начальника санитарной части лагеря, который вчера встречал наш эшелон. Около него – еще три каких-то полуначальственного вида дяди. Видно, что старичок иззяб до костей и что печень у него не в порядке.

      Я спокойно, неторопливо, но отнюдь не почтительно, а так, с видом некоторого незаинтересованного любопытства, подхожу к нему Подхожу и думаю: а что же мне, в сущности, делать дальше?

      Потом я узнал, что это был крикливый и милейший старичок, доктор Шуквец, отбарабанивший уже четыре года из десяти, никого в лагере не обидевший, но, вероятно от плохой печени и еще худшей жизни, иногда любивший поорать. Но ничего этого я еще не знал. И старичок тоже не мог знать, что я незаконно болтаюсь по лагерю не просто так, а с совершенно конкретными целями побега за границу. И что успех моих мероприятий в значительной степени зависит от того, в какой степени на меня можно будет или нельзя будет орать.

      И я решаю идти на арапа.

      – Что это вам здесь, курорт или концлагерь? – продолжает орать старичок. – Извольте подчиняться лагерной дисциплине! Что это за безобразие! Шатаются по лагерю, нарушают карантин.

      Я смотрю на старичка с прежним любопытством, внимательно, но отнюдь не испуганно, даже с некоторой улыбкой. Но на душе у меня было далеко не так спокойно, как на лице. Уж отсюда-то, со стороны доктора, такого пассажа я никак не ожидал. Но что же мне делать теперь? Достаю из кармана свою образцово-показательную коробку папирос.

      – Видите ли, товарищ доктор. Если вас интересуют причины моих прогулок по лагерю, думаю, – что начальник отделения даст вам исчерпывающую информацию. Я был вызван к нему.

      Начальник отделения – это звучит гордо. Проверять меня старичок, конечно, не может, да и не станет. Должно же у него мелькнуть подозрение, что, если меня на другой день после прибытия с этапа вызывает начальник отделения, – значит, я не совсем