Глиняные буквы, плывущие яблоки. Сухбат Афлатуни

меня был друг Ариф, – медленно сказал Учитель. – В молодости. Но ты на него не похож. Ты слышал, что я им сказал?

      Старческий лоб, сморщившись, стал похож на изъеденный крысами учебник.

      – С ними нельзя быть женщиной, нельзя быть слабым. Как только они разнюхают твою слабость, они начнут откусывать от тебя по кусочку… По ма-аленькому кусочку в день… Ты не заметишь, как однажды утром проснешься в их липком желудке. Никакой Чернышевский, год рождения 1828-й, год смерти 1889-й, тебя оттуда не вытащит. И от них не спасет. Они такие люди. Воды нет, света почти нет, газа тоже… Одна радость у них осталась – страх. Страх заставляет забыть беды. Страх примиряет их с этим акулой, с нашим Председателем. Сейчас они влюблены в тебя, надеясь, что ты откроешь им какие-то особые способы страха. И отдадут тебе своих детей, чтобы ты обучил их страху…

      Старик закашлялся. Ветер подхватывал его кашель и швырял, как грецкие орехи, на подсыхавшую землю.

      Пока длился кашель, Ариф – да, именно так звали нового учителя – смотрел на остатки уходившей толпы. Потом на Футболиста с агрономовским племянником; они гоняли неподалеку что-то ржавое и громкое. Вот Золото смуглой птицей спрыгнул со своей ветки и влился в игру вратарем…

      Потом снова посмотрел на Старого Учителя, который уже растратил свой кашель, только губы кривились. И сказал:

      – А мне показалось, Учитель, что они – святые.

      – А? – переспросил старик. – Кто святые? Они – святые? Почему?

      Последний вопрос он буквально выкрикнул; футболисты замерли.

      Ариф молчал.

      Старик рассмеялся. Звук его смеха походил на кашель:

      – Ты, оказывается, Ариф-жон, шутник большой, юмор любишь! Святые… Подожди, нанюхаешься их святости! Полный нос у тебя их святости будет. Ха-кха… Э, голова! Чему сейчас в столице учат… Позор! А я ему еще подарки бегаю-приношу, сову от сердца оторвал… Чтобы назад ее мне принес… слышишь? через неделю, раньше тебя видеть не захочу. Пусть тебе твои «святые» каких-нибудь воробьев дарят…

      Смех окончательно стал кашлем; казалось, старик сейчас начнет разваливаться на сухие куски.

      – Шухрат… Азиз…

      Футболисты бросились к старику; он оперся на одного из них, а по второму на ходу принялся фехтовать палкой:

      – Повторяй… повторяй за мной… Славная осень! Здоровый, ядрёный… воздух усталые! силы бодрит! Лед неокрепший… кхе-кхе… лежит!

      – Бодрит! ай, лежит! Ай, не надо! Ай, силы усталые! А-а… – выкрикивал агрономовский племянник, увертываясь от палки.

      – Правда, учитель, Азизка смешно кричит? – к Арифу подошел Золото. Он уже почти не боялся нового человека и даже хотел его потрогать.

      – Что? – спросил Ариф.

      – Азизка агрономовский, смешной у него крик, он некоторые буквы говорить не умеет, язык вверх ногами растет. Раньше вообще еле-еле говорил, даже отец его не понимал. А потом его к Учителю отвели, Азизку, теперь он и кричать, как человек, научился, и разговаривать немного… Спасибо Учителю, он из всего села человека сделал.

      – Около