Сталинград.Том шестой. Этот день победы. Андрей Воронов-Оренбургский

это умело, заученными движениями. Так в кузнях ставят в станок лошадей перед тем, как подковывать. Сделал и, засопев, стал медленно, вразвалку расхаживать возле него. На его тупом и холодном, как наковальня лице, ровным счётом не было никаких эмоций, кроме пробегавшей порой, как тёмная вода подо льдом, судороги презрения.

      – Говори, сука! Кому служишь? Кем завербован, гад? Когда?! Кто содействовал попасть в Кремль!

      – Отвечайте, – спокойно добавил генерал-лейтенант Власик, сложив на груди длинные руки. – Рекомендую. Сами понимаете, капитан, вы проиграли. Вам лучше во всём признаться. Причём немедленно. Согласитесь, глупо умирать мучительно и долго, когда можно легко и быстро. Это лучше…когда быстро.

      Генерал личной охраны Сталина, обращался к Кучменёву на «вы», при этом узкие-ломкие губы его брезгливо выпячивались. Было очевидно: он испытывал к фронтовому капитану сугубо временный служебный интерес, утолив который, больше никогда не вспомнит о нём, как о прошлогодней прихлопнутой мухе. Дознаватель-майор обращался на «ты», и в этом обращении было зудящее нетерпение, злость, тупая ненависть и лютая, по сути беспочвенная обида всех тыловых служб без исключения, на фронтовых командиров, с передовой, особенно с боевыми орденами-медалями на груди. Словом, клокотала-бурлила в нём плохо скрытая страсть оскорблённого человека, желавшего поквитаться.

      – Говори, продажная тварь! – майор, закипая яростью, злым пузырящимся голосом рыкнул: – Говори, паскуда, пока я тебе язык клещами не вырвал. Обрезки…будешь давать показания!

      Алексей пригнул голову, чуток прирассветил глаза, словно искал, откуда последует удар. Задержал взгляд на отутюженном, чисто выбритом Власике и тот, словно подтверждая угрозы майора, не повышая голоса, задал вопрос:

      – Звание?.. Имя?..

      – Капитан Кучменёв…– камнями упали слова. Собственное имя, произнесённое вслух, причиняло ему дополнительное страдание, словно палачи, завладевшие его телом, теперь, узнав его имя, приобрели над ним окончательную губительную власть.

      – Воинская часть? Командир?..– генерал продолжил показательно раскручивать спираль допроса. – Откуда – куда? Всё по порядку, ну! – Там…у вас…в моих документах…всё есть… Так какого рожна…Зачем весь этот…балаган. Кому это всё нужно?

      Кому-у? Или хотите…сделать из меня предателя? Врага народа?! Или козла отпущения?!

      – Вот об этом и поговорим.

      – Но я не предатель! Не враг наро-да-а!! Я…

      – Молчать! Здесь вопросы задаю я. – Генерал с нарастающим гневом повторил вопрос. – Воинская часть? Командир!

      Он затравленно молчал, дёргая кадыком, будто не расслышал слов, не понял, к кому обращён вопрос. Зыркая исподлобья заплывшими от кровавых синяков глазами.

      – Здесь дураков нет, мразь. Одни правдорубы, – майор сгорстил пятернёй его светлые липкие волосы, отодрал упавшую на грудь голову, заглядывая в лицо. – Ну что-о, орденоносец, вспомнил?!

      – 100-я дивизия…472 стрелковый