Ошибка сказочника. Книга первая. Возвращение Бессмертного. Алексей Ларин

и получал. Каждый раз в новом отделении. Не знаю как, но каждый раз ему выдавали абсолютно чистые, легальные бумаги. Включая последний паспорт, выданный на имя Бессмертного Алексея Ивановича 1975 года рождения УВД Пушкинского района города Ленинграда. Основание – утеря прежнего.

      – Потрясти их, Леонтий Васильевич! – воскликнула Маргарита. – Наверняка же умздили их – вот и состав!

      – Наверняка, – кивнул Шмидт. – Но трясти их нельзя, дело может пойти по инстанциям.

      – И что? – недоумевающе нахмурилась Маргарита.

      – А то, что пока я сам не понял, с кем имею дело и что это за уникум, совершенно не хотелось бы выводить его на свет божий и тащить по инстанциям. Это во-первых. А во-вторых, я ведь пробовал уже. Пару раз я к нему подбирался вот на столько, – Шмидт показал крохотную щель большим и указательным пальцем. – И он исчезал!

      – То есть, как исчезал? – не понял Никита.

      – А вот так. Был – и нету! Он берёт билет на поезд. Сходит на какой-нибудь уездной станции – и всё. И пропадает на пять-шесть-семь лет. Потом всплывает в каком-то городе на другом конце страны – с новыми документами, новой биографией, новыми родственниками и друзьями, готовыми поручиться за каждое его слово. Если сейчас мы допустим хотя бы малейшую оплошность, он снова исчезнет. И кто знает, где и когда объявится в следующий раз.

      – Мы?! – Маргарита почувствовала радостное возбуждение. – Леонтий Васильевич, вы хотите его брать здесь, у нас?

      – Да, ребята, – кивнул Шмидт. – Времени у меня осталось мало, через год-другой попрут на пенсию. И пора уже разобраться с этим типом. Сдаётся мне, в этом вашем Волхове он застрял неспроста. Никогда он ещё не жил так долго на одном месте. По крайней мере, за известный мне период.

      Глава 4. Дом на окраине города

      Раньше на этом месте стоял старый деревенский дом-пятистенок с крашеными резными наличниками по окнам и затейливой узорной резьбой на коньке. Дом стоял на отшибе, на старой Ладожской дороге, примыкая к лесу, и, хоть и был приписан к городу и числился по улице, но до ближайшего соседнего дома от него было не меньше километра.

      Чей это был дом и кто его хозяин, точно уже никто не знал. Редкие старожилы поговаривали, что дом этот поставил какой-то солдат, вернувшийся с войны. Кажется, из Восточной Пруссии, а может и нет. Точно, что был не местный – это повторяли все, кто хоть что-то помнил. Смоленскую его деревню немцы разорили дотла, и возвращаться туда солдат не захотел.

      С солдатом была баба на сносях – это тоже кое-кто помнил. То ли немка, то ли полька. А, может, и латышка? А, может, и латышка, соглашались собеседники. Говорила по-русски плохо, звали Мартой. Да, кажется, Мартой.

      Солдат устроился шоферить на хлебобулочный комбинат, баба его пошла в фельдшеры. Нормально вроде жили, но недолго. Солдат скоро помер – то ли инфаркт, то ли инсульт – удар, одним словом. Баба его поревела-поревела, да и переехала