Медленные пули. Аластер Рейнольдс

взбитые в пышные белые полосы морской пены.

      – Это и есть настоящий вид, – пояснила Грета. – Разумеется, подработанный. Сделанный поярче и пропущенный через фильтры, чтобы лучше воспринимался человеческим глазом. Но будь у тебя глаза с квантовой эффективностью, близкой к идеальной, да еще примерно метрового размера, то приблизительно такую картинку ты и увидел бы, если бы вышел из станции.

      – Я тебе не верю.

      Но подразумевал я совсем другое – я не хотел ей верить.

      – Привыкай, Том. Ты сейчас очень далеко. Станция находится на орбите коричневого карлика в Большом Магеллановом Облаке. Ты в ста пятидесяти тысячах световых лет от дома.

      – Нет, – едва не простонал я, по-детски отвергая то, чего не хотел признавать.

      – Ты ощущаешь себя так, словно очень долго пролежал в капсуле. И ты чертовски прав. Сколько прошло субъективного времени? Не знаю. Может, годы, а может, десятилетие. Но объективное время – то, которое прошло дома, – рассчитать гораздо легче. Чтобы добраться сюда, «Синему гусю» понадобилось сто пятьдесят лет. Даже если ты помчишься обратно прямо сейчас, твое отсутствие там продлится триста лет.

      – Катерина, – проговорил я, как заклинание.

      – Катерина умерла. Уже век назад.

      Как можно свыкнуться с таким фактом? Ответ: нельзя рассчитывать на то, что с этим вообще можно свыкнуться. Не у каждого получается. Грета рассказала, что наблюдала практически весь спектр возможных реакций и хорошо поняла лишь одно: почти невозможно предсказать, как эту новость воспримет конкретный человек. Она видела тех, кто в ответ на такое откровение лишь устало пожимал плечами, словно оно становилось последним в цепочке горьких сюрпризов, которые подбрасывала им жизнь, – в каком-то смысле не страшнее болезни, тяжелой утраты или любого количества личных неудач. А видела и таких, кто просто уходил и через полчаса сводил счеты с жизнью.

      Но большинство, по ее словам, со временем примирялось с реальностью, несмотря на мучительный и болезненный процесс самого примирения.

      – Ты уж поверь мне, Том, – сказала она. – Я знаю, в тебе есть сила, чтобы пройти через это. Знаю, что ты научишься жить с такой правдой.

      – Почему же ты не сказала ее сразу, как только я вылез из капсулы?

      – Потому что тогда еще не была уверена.

      – И когда же ты обрела эту уверенность?

      – После этой ночи. Я поняла, что Катерина не значит для тебя слишком много.

      – Сука!

      – А ты с этой сукой переспал. О чем и речь.

      Мне захотелось ее ударить. Но разозлил меня не цинизм, а жестокая правда ее слов. Просто не хотелось это признавать – как не хотелось и признавать происходящее здесь и сейчас.

      Я подождал, пока не уляжется злость.

      – Так ты сказала, что мы не первые? – спросил я.

      – Нет. Думаю, первым стал корабль, на котором прилетела я. К счастью, он был хорошо оснащен. После такой же маршрутной ошибки у нас нашлось достаточно запасов, чтобы заложить самоподдерживающуюся станцию на ближайшем астероиде. Мы знали, что вернуться