Жизнь должна быть чистой. Ауримас Шведас

что господин, пригласивший меня, десятилетнюю, на танец, поцеловал мне руку. Тогда я была уверена, что все дело в платье.

      Когда началась война, папа со своей второй женой жил в Бельгии, в Брюсселе. У него был паспорт литовского гражданина, где не указывалась ни национальность, ни религия. Никто его не выдал, и самому ему удалось не привлечь к себе внимания, так что он благополучно пережил немецкую оккупацию.

      В 1951 году отец решил уехать в США. Не знаю, каково было его финансовое положение, ведь большую часть своего состояния, оставшегося в Литве, он потерял.

      Добравшись до США, папа с Мэри поехали в Калифорнию и поселились в Лос-Анджелесе. Там, на склонах Сан-Фернандо, он основал птицеферму, при этом пару лет внимательно изучал в местном университете[29] основы разведения кур. Выращенные им куры несли яйца высочайшего качества.

      Жене не захотелось фермерской жизни, и она ушла от моего отца. После развода он вынужден был выплатить ей огромную компенсацию.

      Позднее он рассказывал мне, что работа на ферме была самым счастливым временем в его жизни: ему никогда не нравилось быть бизнесменом.

      Когда я приехала навестить папу (в 1968 году), он уже был после тяжелого инфаркта и ферму продал. Поэтому, чтобы показать, как все это происходило, он повел меня к знакомому фермеру. Он сказал, что, наблюдая поведение кур, понял о людях больше, чем можно себе представить. Особенно запомнилась такая деталь: если пересадить курицу в чужую клетку, ее заклюют…

      Умер отец в 1973 году в США.

      Близкий родственник за границей мог стать для советского человека источником серьезных неприятностей. Как Вам удалось избежать их?

      Не удалось. Помимо прочих «грехов», это была одна из причин, по которым меня в 1948 году собрались выгонять из Вильнюсского университета. Предупредили друзья. Тогда я и уехала в Москву. Бежала, в том числе, и от преследований госбезопасности[30].

      Я была хорошей студенткой. На последнем курсе Московского университета мне собирались дать «сталинскую» стипендию. Для ее получения надо было заполнить анкету, требующую разных биографических данных. Когда я заполнила ее, вопрос о «сталинской» стипендии отпал сам собой. Более того, отобрали и «лермонтовскую» стипендию, которую я получала, насколько помню, с 3-го курса.

      Отец перестал мне писать с 1949 года. Связь прервалась, и я ничего о нем не знала. Он так решил, посчитав, что эта переписка может быть для меня опасной. Между прочим, после войны он прислал мне дюжину пар шелковых чулок. Большую часть я раздала девчонкам (нас было семь подруг), еще одну пару подарила опекавшей меня старшей подруге, и тут сработал известный русский принцип: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным». Иными словами – по Вильнюсу поползли слухи о моем сказочном богатстве. И это мне потом аукнулось…

      Что Вы имеете в виду? Что случилось?

      Шелковые женские чулки были после войны огромной редкостью. Поэтому, когда я раздарила их, оставив себе всего

29

Имеется в виду University of California, Los Angeles – Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.

30

Подробнее об этом эпизоде – в Разговоре III.