Русалки белого озера. Антон Леонтьев

ударил себя ладонью по лбу и сказал:

      – Как же до меня сразу не дошло, Миша! Ты прав, ты тысячу раз прав! Подделка, как пить дать, подделка! Не мог же кто-то в конце восемнадцатого или начале девятнадцатого века писать так, как мы пишем сейчас! Реформа языка когда была?

      – В 1918 году, – заметил лаконично главный реставратор. – То есть примерно лет через сто после того, как некто написал эту странную фразу. Первое же предположение – конечно, подделка. Но какой смысл подделывать старинную бумагу и чернила, если фальсификатора с головой выдала его неверная орфография? Точнее, не неверная, а анахроничная.

      – Ну, все на чем-то прокалываются! – заявил шеф, а Михаил Аркадьевич повысил голос:

      – Сева, человек, который приложил усилия, дабы подделать эту записку, должен был учесть и это! В первую очередь именно это! Можно выбрать не тот сорт бумаги, не те чернила. Но написать записку современным русским и выдавать ее за записку двухсотлетней давности – это же курам на смех. Если только…

      Он замолчал и уставился на Анну. Та же, скрывая волнение, старалась не смотреть на Михаила Аркадьевича.

      – Если только целью автора записки не было привлечь таким образом внимание! Потому что если бы обнаруженная нами записка была написана с учетом тогдашней орфографии, особого ажиотажа она бы не вызвала. Как ты сам и сказал, Сева: цидулька, нацарапанная ребенком. А так – это сенсация! Причем мировая! Если, конечно, выяснится, что бумага и чернила настоящие. Кстати, вы ведь, кажется, хотите что-то сказать, Анна Игоревна?

      Сказать Анна ничего не хотела, наоборот, она желала ничего не говорить. Она снова перевела взгляд на экран с изображением текста записки.

      Потому что она или сошла с ума, или видела кошмар. Или, не исключено, сошла с ума и видела кошмар, находясь при этим в состоянии комы где-нибудь в психиатрической лечебнице.

      – Да… – произнесла она хрипло. Откашлявшись, она продолжила: – Я хотела ответить на ваш вопрос. Конечно же, я приму ваше предложение. И поеду в Чертяково. И сделаю все, что от меня зависит, дабы найти…

      – Отлично! – прервал ее Михаил Аркадьевич. – Другого ответа от вас я, собственно, и не ожидал. Но вы ведь хотели сказать что-то по поводу записки. Или я ошибаюсь?

      – Ошибаетесь, – подтвердила Анна, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди. Она могла сказать много, но тогда ей точно не покинуть подземного этажа. Потому что то, что она намеревалась сказать, было не просто сенсационно или невозможно. Оно было просто-напросто ирреально.

      – Ну что же, такое тоже случается. Хотя и редко! – провозгласил Михаил Аркадьевич. – Илья, Сергей, немедленно приступайте к анализам. Результаты нам нужны в течение трех ближайших часов.

      Шеф же заявил:

      – А мы пройдем ко мне в кабинет и обсудим детали. К нам присоединится Олег Егорович… Так ведь, Аня?

      Олегом Егоровичем звался начальник службы безопасности аукционного дома. И девушка обратила внимание на то, что шеф назвал ее Аней. Хотя всегда корректно обращался к ней на «вы» и по имени-отчеству.

      Что