Потерпевшие претензий не имеют. Георгий Вайнер

учить…

      – Смеешься надо мной? – укоризненно покачал он головой.

      – Да нет! Наверное, действительно в прокуратуре люди от работы черствеют, а в конторе по ремонту квартир мягчают… Я подумаю над твоими словами… Вот ты и подвез меня до работы… Слушай, Сенька, а ты не боишься так быстро ездить?

      – А чего бояться? – озадачился он.

      – Как чего? Правила нарушаешь, права отнимут…

      Сенька засмеялся:

      – У меня не отнимут! – и добавил снисходительно: – Мне можно, разрешение имею… И номер у меня – будь-будь! С двумя нолями…

      – Да-а? – поразился я. – И что они значат, эти ноли?

      – Ну, в общем-то ничего как бы не значат. Но гаишнику, постовому намек: это, мол, непростой человек, хороший парень, надо деликатно отнестись…

      – Интересно! – хмыкнул я. – А тебя не смущает, что два ноля пишут на дверях сортира?

      – Нет, не смущает, – заверил меня Сенька.

      Я пожал плечами и вылез из уютной, теплой капсулы-кабины, укачивающе мягкой, пропахшей бензином, пластиком, табаком «Мальборо», хорошим одеколоном, помахал ему рукой:

      – Ну, пока… Даст Бог, свидимся…

      – Хорошо бы! И главное, чтобы не на поминках, а на празднике! Или по делу…

      – По делу лучше не надо, – суховато заметил я.

      – Ай-яй-яй, Борисок! Что, кроме уголовных, других дел в мире нет?

      – Есть, наверное. Есть. Но мне достались только уголовные.

      Глава 3

      Как быстро пролетели утренние часы! И все-таки я успел довольно много сделать – прямо-таки душит огромное количество писанины. А кроме того, подбирал хвосты, подтягивал концы, раскидывал все второстепенное, поскольку многолетний опыт добросовестного работника, не хватающего звезд, подсказывал мне, что давно заслуженный и все-таки достаточно внезапный уход Пети Верещагина на повышение сулит мне некоторые неприятности в виде дополнительно переброшенных дел, которые я должен буду заканчивать вместо него. Тут, собственно, и роптать-то не на что, дела ведь не могут ждать, пока придет новый человек. Вот нам, следователям, и раскидают их, всем братьям и сестрам по серьгам. С учетом нашей добросовестности, квалификации и загруженности.

      Я не удивился нисколько, когда распахнулась дверь, влетел стремительно Петька Верещагин – он не ходил, он всегда бегал, – руки ему оттягивали три увесистые папки.

      – Неслыханное драматическое действо, – сказал он, загораживаясь от меня томами. – Сейчас будет совершаться убийство прямо в стенах прокуратуры. О помиловании молю: убивай только не очень мучительно…

      – Будь моя воля, я бы тебя по древнему обычаю…

      – Это как?

      – Как всякого перебежчика, четверкой лошадей растянул…

      – Ничего себе гуманист! Бывший товарищ, называется! Проклинаешь меня?

      – Не очень. Капризы судьбы: одним пироги и пышки, другим синяки и шишки…

      Петька сбросил на мой стол папки, а сам устроился в любимой позе – посреди кабинета верхом на стуле.

      – Не завидуй удаче друга – зависть унижает человека