Лжедьявол. Екатерина Хайд

Нет ничего хуже общения из жалости – оно в любом случае оставляет тебя одиноким. Оно неестественно. Естественное общение зарождается из общего интереса к проблеме, из схожего взгляда, из пересекающихся систем ценностей, искусственное подобно продукту с ГМО и сводится к поддакиванию и желанию поскорее сбежать. Непонятно, зачем сердобольные так мучают и себя самих, и своих собеседников. Непонятно, чем может заниматься человек, если ему жаль сказать больному, что он болен, ученику – что он не успевает и должен посещать дополнительные занятия, подчиненному – что работа его никуда не годится. В некотором роде они такие же социальные инвалиды, как и мы, одиночки.

      Обнаруживаю в себе даже остаточную благодарность к Мишке за то, что он честно не изображает заинтересованности.

      Кроме того, обнаруживаю, что в аудитории стало подозрительно тихо, и десятки глаз снова устремлены на меня. Сатана тоже смотрит, неотрывно, внимательно, с презрением и ненавистью во взгляде: ещё немного, и, плюнув на меня, пойдёт искать новую королеву.

      – Вы считаете, – чеканит он, театрально прикрыв глаза, – что недостаточно помешали нам своим опозданием? Будьте добры помолчать.

      А он хорош, чёрт! Как вжился в роль! Ещё немного, и я сама готова буду поверить, что он не Дьявол.

      Собственно, уже почти готова: разве можно Дьявола вывести из себя простой болтовней? Да и будет ли он притворяться профессором сам, не принуждая к чёрной работе свиту? Нет, пожалуй, не будет. А может, он раньше так не делал… Раз говорят, что люди способны меняться, почему бы не измениться Сатане?

      С другой стороны, довольно наивно было бы полагать, что Дьявол – плохой актёр и никудышный притворщик. Он прикидывался змеем. Он притворялся уже профессорами. Он бывал даже собакой. Он может снова сделать вид, будто он ангел… Словом, это такое существо, от которого никогда не знаешь, чего ждать, и который всегда может таиться где-то поблизости. Будет ли он в отражении, соседом в трамвае, сбежавшим от хозяев пуделем – мы ни за что этого не узнаем, пока не станет слишком поздно, а вокруг не начнёт твориться чертовщина. Тогда люди вспомнят и всё поймут. Безумцы будут оправданы, а граждане вменяемые гордо, но доверительно будут признаваться друг другу: «Я знал, что это он!». Задним-то числом все они великие прорицатели!

      Тихо извиняюсь, утыкаюсь в свою тетрадь, пишу тему. Почерк у меня мелкий и кудрявый, будто овечья шерсть. Даже и не знаю, что это должно сказать обо мне…

      Писать не хочется: тема неинтересная, да и вообще я не люблю хирургию. Знаю, что это полезно, и она должна бы пригодиться мне в будущем, но пока мы режем шеи и животы здоровым животным, не нуждающимся в операции, и мне жаль их. Сказать по правде, я вообще довольно слабохарактерная, и, наверное, мне здесь не место.

      Это место меняет каждого, кто приходит сюда: почти не бывает таких, кто подходит ему сразу. И дело, конечно, не в самом месте, а в его обитателях – тех, кого изменили давным-давно, учителях, в чьи головы вложены готовые выводы… Могу с уверенностью сказать,