У нас есть мы. Ирина Горюнова

воздух, напоенный запахом лесных трав, а может быть, просто кислородом и послегрозовой свежестью. Ближе к ночи мы стащили пару одеял и забрались на чердак, где были свалены старые ненужные вещи, исторический хлам – всякие там чугунные утюги, фетровые шляпы, военные штаны-галифе, а еще китайская ваза со сколотой горловиной и прочие любовно оставленные про запас хозяевами дачи предметы. Сквозь мутное и запыленное окошко медитативно и болезненно светила щербатая луна, высвечивая отдельные кучи барахла, словно бутафорские декорации, и вся эта нереальная обстановка только возбуждала воображение…

* * *

      Мы стали встречаться, а потом и жить вместе, в квартире, которую для него снимала фирма. Он был невероятно красив. C ним можно было говорить обо всем, мы читали одни и те же книги, смотрели фильмы, куролесили, упивались своими чувствами. Старше меня на три года, Стефан приехал сюда работать из Будапешта менеджером. Его компания открыла представительство в России, и он недолго думая согласился на предложение временно переехать в Москву. Прапрабабушка и прапрадедушка его были выходцами из России, успевшими вовремя эмигрировать незадолго до Октябрьской социалистической, поэтому Стефан великолепно владел русским языком – в их семье свято соблюдались традиции и царило двуязычие. Впрочем, языком он владел виртуозно во всех смыслах. Он не раз рисовал мне золотой перьевой ручкой «паркер» на школьных расчерченных в клеточку листках свое раскидистое генеалогическое древо, насчитывающее несколько столетий, которое знал любовно и досконально. «Энтомологические» изыскания и его «голубокровость» (в аристократичном смысле, разумеется) весомо подтверждали разного рода старинные документы, которые, по словам Стефана, бережно хранились в инкрустированном полудрагоценными камнями ларце его матушки, чуть ли не княгини. В экстерьере рода как постоянная и непреложная константа присутствовали: нос горбинкой, оттопыренное левое ухо, чувственные изнеженные губы, подобающие скорее актрисам американского кино или немецкой порнухи, крепко сбитые, идеальной формы ягодицы и еще несколько несущественных мелочей типа родинок в интимных местах, элегантного строения ушной раковины и особенностей линий жизни на ладонях. Стефан очень обижался, когда я, отмахиваясь от него как от надоедливого комара, стремился прекратить лекции по его родословной. Меня интересовала его потенция в совершенно другом смысле, и никакого почтения перед «высокородным князем» я не испытывал, только тихо удивлялся про себя, как он своей вымороченной породистостью ухитрялся весьма ловко делать карьеру, и подозревал в нем способности к исконному русскому прохиндейству, жополизательству и ментальной небрезгливости. Но мне это совершенно не мешало, особенно первое время.

      Я любил смотреть на него обнаженного, когда он царственно выходил из душа и капельки воды на смуглой от природы коже переливались, как на чешуе рыбы. Обнимая его, утыкаясь носом в подключичную ямку, я с наслаждением