Как я вернулся в отчий дом и встретил сингулярность. Алексей Ефремов

в магнитофоне зажевало. С этими вязкими звуками в голове Дворовой и проснулся.

      Он едва смог вылезти из кровати. Какая-то зловонная трясина заглатывала его, казалось, всё сильнее и глубже с каждым новым толчком его тела, отчаянно сопротивляющегося сонливости. Разыскав телефон, Жора принялся звонить своей начальнице и несбывшейся любовнице, желая сообщить, что сегодня не придёт. Вероятно, она могла бы подумать, что причиной тому стало случившееся накануне недоразумение, но Дворовой готов был согласиться и с таким объяснением, лишь бы она не мучила его в этот час своими как всегда глупыми и несносными вопросами. Но никто его в тот час и не мучил. Софья Васильевна не ответила на его звонок, и сама звонить не стала, чем, впрочем, только ещё больше его разозлила.

      Через плотные коричневые, одинаковые во всех комнатах, шторы не просачивался свет. На улице, наверное, уже асфальт плавился, а в квартире у Дворового ночь всё никак не проходила. День наступил только, когда, почёсывая яйца и кряхтя, точно с глубокого похмелья, Жора вошёл в кухню. Вошёл, включил свет и понял, как сильно стал ненавидеть этот агрегат, эту его чудо-машину, не принесшую никакой радости, а только чрезвычайно всё изгадившую. Телевизор стоял посреди стола и был уже весь испещрён вдобавок к старым пятнам новыми – от жира, высохшей воды и слипшейся пыли. Но при этом он приобрёл какое-то с виду даже достоинство, будто бы, чинно располагаясь аккурат по центру столешницы, он вот-вот возьмёт и начнёт важный диалог с любым, кто водрузит свой зад на обломанное по углам седалище табурета, стоявшего рядом и видевшего, кажется, еще Жорино детство. Словно ухватив эту идею из воздуха, Дворовой выдвинул табурет и сел, уставившись в выключенный ящик.

      – Вот мы вдвоём и остались. Одни в этом скудном, блядском мирке, – сказал он. – А тебе того, наверное, и надо было. Был бы ты человеком, то непременно бабой! – Жора принялся вдруг ощупывать телевизор со всех сторон, сам при этом не понимая, зачем нужно было это делать. – А вот интересно, ты меня хоть слышишь? Хотя, если ты баба, то тебе, наверное, и слышать-то не обязательно. Только бы говорить-говорить. По ушам проезжать бульдозером. Катком давить. Эх, никакущий из меня сочинитель. Ну, чего ты? – сказал Дворовой, обращаясь к своему блёклому отражению в стекле.

      Рука его потянулась к пульту. Аккуратно, как бы пытаясь сам от себя скрыть собственное намерение, Жора надавил на кнопки «1» и «5».

      Экран предсказуемо налился темнотой. Изнутри неё пробивался какой-то низкий гул. Он будто бы доносился из глубокой трубы, в которую непостижимым образом уходили внутренности ящика. А через мрачное эхо этих вибраций слышалось что-то вроде звука капающей воды. На экране время от времени образовывались смоляные воронки, в которые затягивались струи чёрной жижи. Но всё это уже Дворового почти не волновало. Он всматривался не во тьму, а в две горящие в углу зелёные цифры, пытаясь как-то их разгадать. Но похоже, число так и оставалось просто числом. Дворовой не мог привязать его ни к определённой