Архив. Артем Чурюкин

есит этот звук, проникающий сквозь податливую плоть в самые кости и сводящий их стылой судорогой, вибрируя изнутри.

      Выключить бы его, но как?

      Ах да, просто протянуть руку и нажать на кнопку.

      Это он даже не помнил, а знал на уровне инстинктов, что предостерегают от ненужных действий: убери раздражитель и продолжай исполнять свое животное предназначение – спать, жрать, трахаться. Зачем просыпаться, вставать, одеваться, завтракать и бежать на ненавистную работу, если можно просто выключить будильник и спать дальше? Лень – отличный двигатель прогресса.

      Мутные предрассветные отблески бродили по изношенным обоям. Они то сплетались вместе, разгораясь, в причудливых узорах на стенах, то разбегались в ужасе друг от друга, чтобы, чуть остыв, слиться вновь. Совсем как люди. И как сны.

      Мужчина, просыпаясь, улавливал их скомканные остатки. Ухватиться бы за них, заползти обратно в их гущу и запомнить, непременно продекларировав сюрреалистичный бред самому себе, кошке или всему окружающему миру, но обязательно – вслух, иначе ускользнут и сгинут в беспамятстве. Как будто они что-то значат. Как будто хотя бы они хоть что-то да значат.

      Они перешептывались друг с другом, изредка бросая на него, всевидящего, недоверчивые взгляды в напрасном ожидании ответа. И он бессвязно мычал что-то, ворочаясь, кутаясь в одеяло и отбрасывая его, досматривая очередную бурную фантазию, рискнувшую подкрасться поближе к его голове. Сон выпытывал что-то из него, какие-то смутные былые образы, обрывки фраз: отчаянное вожделенное «да», сорванное с губ героини мыльной оперы тому, кто собирается овладеть ею. Или многократное сиплое «нет», что в отчаянии шепчет самому себе герой трагедии перед казнью. Или даже целые реплики, что он, притворяясь кем-то, бросал своим вымышленным собеседникам, с которых любой живой человек рядом проржал бы да продолжил настойчиво трясти за плечо. Или наоборот, обняла бы посильнее, уткнулась носом в шею и пробурчала сквозь собственные сны: «Спи давай, еще рано».

      Любой. Хоть кто бы…

      Будильник так не считал. Как именно «так» он не считал – неизвестно (мысль утекла прочь, подражая снам), но следующий его сигнал опять противно завыл, разбудив даже кошку. Она, в отличие от человека, теперь уже точно проснулась и с крайним неодобрением, помявкивая, янтарем своих глаз уставилась на кошмарную пластмассовую коробочку, что не дает нежиться в бархатистых сновидениях. Кошка даже подумывала забраться на тумбочку и лапой спихнуть будильник вниз, внимательно смотреть, как он будет падать, разобьется, а потом – мявкнуть. Стоило бы, но хозяин ругать будет. Да и лениво как-то.

      Человек, забыв, опять побрел мутным взглядом по комнате в поисках столь назойливого раздражителя, который, как августовский комар, жужжал прямо надо ухом и мешал спать. Что сделать с комаром? Инстинктивно прибить, выдавая самому себе хорошо если просто смачную пощечину, а не оглушающую, дезориентирующую оплеуху, что из глаз вышибает искры. Так и с будильником – сначала бить, а потом разбираться. Звучит как гопническая истина, только им «потом разбираться» – не надо. Им достаточно просто уебать неугодному, а потом – хоть потоп…

      Ох, это блаженное чувство, целые мгновения его между тем, как ты спал, совершенно потеряв себя, и тем, как ты проснулся и начал самого себя зачем-то осознавать. Тебя в этот момент не существует. Тебя в этот момент никак не зовут. Тебя никто не знает и никто не помнит, как и ты – ничто и никого. Ты застрял где-то посередине между чем-то и чем-то, и так не хотелось бы переходить ни в какое состояние, а остаться в центре двух крайностей – дремлющей и бодрствующей, будто бы в центре бытия, познавая смысл жизни, смерти и даже саму суть; быть совсем рядом с самим Богом.

      Человек отбросил в сторону одеяло, будто надоевшую, уже начавшую капать на мозги любовницу, рывком поднялся, наощупь нашел источник всех его философских мыслей в эти несчастные пять минут между первым и вторым сигналом и вырубил его наотмашь, опять ощутив покалывание в ладони. Подождите, «опять»? Значит, это когда-то уже было. Возможно, вчера. Возможно, тысячу лет назад. Возможно, завтра. Возможно даже, через тысячу лет. Пока ты в центре – возможно все.

      Но только имя свое вспомнить «в центре» невозможно. Как же?..

      Антон.

      «Значит, я уже не в центре, а куда-то смещаюсь от него».

      Антон проснулся уже сидя. Разул глаза, и они привыкали к полумраку. Пнул телефон на прикроватной тумбочке, и тот отозвался яркой, выжигающей взгляд надписью на экране, харкающей тебе прямо в душу: «вот столько-то времени, чувак, а теперь отстань, я дальше подзаряжаться».

      Не судьба.

      С едва слышимым щелчком из телефона выскользнул кабель зарядки, совсем как обмякший член из влагалища, извергнувшись. Антон тяжко поднялся над неудобной кроватью (слишком жесткая, и пора бы уже сгонять в какой-нибудь магазин мебели с остатками фурнитуры шведского производства и купить себе что-то поцивильнее и помягче, только… только что?); чуть было нечаянно не пнул кошку, разлегшуюся в ногах, но переступил через нее и, пьяно пошатываясь и пьяно же шевеля онемевшими