Закон парных случаев. Алла Лупачева

на самое скромное декольте. На все случаи жизни. Как говорится, и в пир, и в мир, и в добрые люди, а главное, чтобы пойти в консерваторию: публика из первых рядов появлялась там обязательно в черном.

      На последней примерке, когда платье из переливчатого, шуршащего муара было уже закончено, бабушка, знавшая о тайной Машиной мечте, торжественно накинула на него свой воротник и с таким восторженным удивлением посмотрела на внучку, что Маша чуть не рассмеялась. Ей показалось, что бабушка вот-вот произнесет фразу – «Вот кто заменит Державина!»

      Маша очень любила это платье, но надеть его ей удалось всего несколько раз, еще до замужества. Потом наступил длинный период затворнической, полукрепостной жизни, когда ни она сама, ни вдвоем с мужем Андреем вообще почти никуда не выходила, а уж в таком платье и подавно.

      Через шесть лет они развелись. Развод был тяжелый, длился, казалось, вечность. Судья не понимала, в чем дело, видела, что оба они страдают, и никак не хотела их разводить. В результате – «хвост рубили по кусочку» в течение полутора лет. Все это время Маша просуществовала в каком-то полузабытьи. Она была вконец измучена и никого не хотела видеть.

      Само Время после развода стало идти «по другим часам». Маша все никак не могла привыкнуть, что никто не смотрит ей в спину, не спрашивает, куда она идет, не «ревнует» ее к яркой клетчатой юбке и не упрекает, что она кому-то «не так» улыбнулась. А еще – что ночью можно спать, а не решать философские проблемы, почему так несправедливо устроен мир и почему женщинам нравится, когда мужчины на них смотрят… Казалось бы, оковы спали… Но ощущения свободы не появилось. Она знала, чувствовала, что Андрей все время где-то рядом. Он – ее судия, будет неотступно следить за ней, преследовать ее даже в мыслях, и избавиться от этого давления ей не удастся никогда. Он не захочет отпустить ее до самой смерти. Он – однолюб, он всегда твердил ей об этом, а она не верила. Ему нужна вся ее любовь, все ее внимание, вся ее жизнь, полное растворение в нем…

      Маше казалось, что теперь она сможет, наконец, жить и дышать свободно, но чувство плена ее не покидало. Словно острая боль в сломанном ребре, оно не позволяло ей вдохнуть глубоко и свободно, вынуждая задерживать дыхание и прижимать ладонь к больному месту. Спустя месяца три или четыре, боль притупилась, но, как постоянно ноющий зуб, все еще не давала заснуть. Маша погрузилась в какое-то тупое безвременье между болезненным вчера и смутным завтра, перебираясь через ночь, как сомнамбула.

      Бывшие друзья, до которых доходили слухи о разводе, не верили. «Чтобы Ромео и Джульетта, которые не могли жить друг без друга… Да, он был не такой, как все… Но и Маша – тоже особенная! Как это «просто разошлись»? Этого не может быть…» После столь долгого перерыва кое-кто из Машиных друзей снова начал звонить, робко расспрашивать, что произошло. Но она отмалчивалась, прося маму отвечать, что её нет дома. Зачем объяснять? Все поняли, что Маша говорить на эту тему не хочет, а на другие – пока не может. И обиженный