Период первый. Детство. Евгений Орлов

есть блинчики, пирожки, оладьи. Все заставляют, а я не люблю с хлебом есть.

      Раздался такой громкий смех, что я даже испугался, правда, совсем немного. Бабушка смеялась с не проглоченным борщом во рту, и от смеха брызги попадали ей на фартук. Я не понимал, почему они смеются, и спросил:

      – А че вы смеётесь надо мной?

      – Знаешь, Женя, на такой голод мы, пожалуй, тоже согласны, – ответил дедушка и опять засмеялся.

      Мне стало обидно, и я вспомнил, как на конюшне Федькины родители не понимали нас, когда мы смеялись над тем, что нам казалось смешным. А теперь мои родители смеются надо мной, и мне тоже непонятно, чем я их так развеселил.

      В кручу большие ребята ходили курить, чтобы их не увидели взрослые. Если парень курил, то его считали уже большим. Мы по-настоящему ещё не курили, но порой сворачивали себе цигарки, набивая их засохшими подсолнечными листьями или сухим конским навозом, прикуривали и, подражая довоенным, делали вид, что курим.

      – Во, мы теперь тоже как большие!

      – Только большие не кашляют.

      – И затягиваются.

      – Пацаны, пацаны, гляньте, я из носа дым пускаю!

      – Постойте. Когда курите, слюной сквозь зубы цвиркать надо.

      – А у меня спереди зуб выпал.

      – Ну ты не цвиркай, а вы все цвиркайте.

      Заметив такую картину, старшие парни устраивали взбучку за посягательство на их права:

      – Вы что это вытворяете? Сопляки! Малышня, а туда же ─ курить! Топчите свои цигарки, снимайте фуражки с тюбетейками и подходите по одному, буду по пять щелбанов отпускать. Чтобы в другой раз курить не захотелось, – потребовал Гришка.

      Сурово оглядывая притихшую ватагу, он допытывался:

      – А ну признавайтесь, может, кто и затягивался уже, так тому ещё и уши надеру.

      Полька Руденко в силу своего малолетства не соображала, как в таком случае надо себя вести и, дернув парня за штанину, простодушно просила:

      – Гриша, Гриша, надери Федьке уши. Он говорил, что будет затягиваться, – и показывала своим крохотным пальчиком на конопатого соседа.

      Но мы дружно защищали товарища. Все галдели, утверждая:

      – Не, мы не затягивались.

      – Брешет Полька.

      – Мы только дым пускали.

      – И слюной цвиркали.

      Страж всем известных сельских законов был неумолим. Лихо, с оттяжкой щелкая по стриженым головам нарушителей, он приговаривал:

      – Вот так. Вот так. Будете в следующий раз знать, как глупостями заниматься.

      Наказывая очередного, он придержал пытающегося отойти в сторону после отпущенных ему щелбанов:

      – Стой, а то я тебе последний плохо попал. Последний не считается.

      – Считается, считается. Ты сам считал и сказал пять.

      – Поговори у меня ещё. Сейчас ещё по заднице лозиной добавлю, чтобы знал, как со старшими пререкаться.

      С этими словами он с ещё большим замахом отпускал дополнительный щелбан, удовлетворенно поясняя:

      – Вот