Богова делянка. Повесть. Татьяна Шевченко

мы попрощались: Савичевы хотели пройтись пешком, а мама явно была не в состоянии гулять. Родители Алика предложили проехать с нами до дома, но мама отказалась.

      – Олешек меня донесёт, если что-то случится, правда, Олешек? – спросила она меня, и я кивнул. Зная мамин характер, Савичевы были вынуждены отчалить, а мы погрузились в подъехавшую железную коробку с окнами и поехали домой.

      В городе очередной раз произошёл отмыв денег. Так мама и сказала, когда услышала, что вместо нормального диктора теперь остановки объявляет записанный на кассету прямо поверх старой записи гугл-переводчик. Слова, обезображенные электронным акцентом, сливались в мутную кашу, и совсем невозможно было понять, какая остановка следующая. Я даже вслух пожалел туристов и гостей города.

      – Слава богу, у нас их немного, – мрачно сказала мама. – Расстраивают они меня. И ты расстраиваешь. Кстати, на.

      Она достала из сумочки сигареты и протянула их мне.

      – Бери. Всё равно же купишь опять, если захочешь, взрослый парень. Хоть деньги сэкономим.

      Я почувствовал, что краснею. Мне захотелось поблагодарить маму за то, что не устраивает глупых разборок, но вместо этого почему-то спросил:

      – И давно он в тебя влюблён?

      – Кто? Ваш директор? Да одновременно с твоим папой за мной ухаживали, знаешь. Но твой папа сердечнее был, добрее.

      Мамино лицо опять помрачнело. Она разглядывала яркие киоски, голубей, сновавших на остановках, старые деревья и немногочисленных в это время прохожих, но мысли её явно были не с картинами за окном.

      – Удивительно, – наконец сказала она. – Когда меня нашли тогда, весь город радовался, что я не погибла!

      – Мам, не надо.

      – Все же знали про этого маньяка, и твой папа тогда очень помог, а всё же вот ходят, критикуют, наглости хватает намекать…

      – Может, потому и критикуют, мам.

      Она обернулась ко мне.

      – Не говори так. И вообще, двигай задом. Нам сейчас выходить.

      Только сейчас я заметил, что за окнами начинается ограда знакомого кладбища.

      Мама точно была немного пьяна. Когда автобус остановился в полуметре от остановки, и прямо под ногами открылась широкая лужа, мама прыгнула – и, приземлившись, упала.

      Я перешёл лужу вброд. Совсем была мелководная.

      Мама сидела в своё шикарном красном платье прямо на асфальте и, охая, трогала левую лодыжку.

      – Болит? – спросил я.

      – Потянула. Дура, – сердито ответила она. – Теперь точно всё накрылось!

      Я помог маме встать. Она попыталась идти сама и чуть не упала снова, тогда я подставил плечо и мы захромали к дому вместе: идти-то было три минуты.

      – Олешек, так и не спросишь меня, что это за хахаль?

      – А смысл? Потом придёт другой. И мне опять придётся привыкать.

      – Вот ещё! Ай! – мама случайно встала на левую ногу, задохнулась и закашлялась. Мы остановились. – И… кх… ты туда… кх… же! Думаешь, что я ветреная и несерьезная, да?

      – Нет.

      – Нет,