Штрафбат Его Императорского Величества. «Попаданец» на престоле. Сергей Шкенёв

проснуться не смог, поднялся только к обеду, мучимый головной болью, стыдом за беспомощное состояние и провалами в памяти. Сунувшийся с помощью Василий был обруган нещадно с посулом драния батогами на ближайшем привале.

      – Так уже, Ваше Высочество, привал.

      Александр представил вопли, которые могли бы производиться денщиком при экзекуции, вздрогнул и вяло отмахнулся:

      – Батоги отменяю. Но все равно поди прочь.

      Обнаружившийся на тех же санях Тучков облизал сухие губы и посоветовал, осторожно выговаривая слова:

      – Петр Великий опохмеляться не запрещал.

      – Точно ли так?

      – Прямого указа не издавал, конечно. Грозен был государь, ничего не скажу, но ведь не зверь же какой?

      – Вы определенно в этом уверены, Александр Андреевич?

      – Поправление здоровья командира не может не послужить ко благу Отечества. Васька, чарки где, ирод?

      И впрямь попустило. Прапорщик в скором времени смог оглядеться, не опасаясь подступающей дурноты и не борясь с головокружением. Колонна только что остановилась, и штрафники уже толпились у кухонь, подставляя котелки походным кашеварам. В желудке громко квакнуло, и уловивший намек Василий тут же выставил командирскую долю, до того заботливо укрываемую под лежащим в санях бараньим тулупом.

      – Опять щи?

      – С головизной, Ваше Высочество. Да оттаявшие кулебяки к ним.

      – Прочь с глаз моих, аспид! А котелок оставь.

      Покончивший со своими щами и уже уничтожающий перловую кашу Тучков скромно заметил:

      – Ну не померанцами же нас угощать. А тут весьма дешево и сытно – бережет государь Павел Петрович штрафной батальон.

      – Бережет? – изумился Александр и опустил ложку. – А как назвать вот это вот… э-э-э… смертоубийство?

      Бывший полковник пожал плечами:

      – Закалкой?

      – Объяснитесь.

      – Ну… мне, во всяком случае, наше сегодняшнее положение напоминает изготовление клинка – бьют, мнут, бросают в воду…

      – Но умершие по дороге? Но покончившие с собой? Да, я приказал сломать их шпаги и так бросить… но понять и принять не могу.

      – Отжигают примеси, Ваше Высочество. Уходит окалина, остается булат. И мы, мнится, острие того клинка.

      – Вы так говорите, Александр Андреевич, будто одобряете… vous comprenez?

      – Oui mais… Но отчего бы быть недовольну? Отечеству понадобилась моя жизнь? Что же, я готов отдать ее там, где оно находит нужным.

      – Помилуйте, полковник…

      – Бывший полковник.

      – Вот именно! Вас не заботит то, что вместо Отечества приказ исходит от безумного императора? Да, он мой отец, но ведь безумен же, согласитесь?

      – Не более нас с вами, Ваше Высочество. – Тонкие губы Тучкова чуть дрогнули в улыбке. – Ужели скорбный умом смог бы организовать то, чему мы свидетели сейчас? Нет, не наш батальон, хотя и его тоже.

      – Не вижу причин вашего энтузиазма, Александр Андреевич. Не изволите просветить? И отчего в таком случае вы оказались здесь, среди осужденных заговорщиков?

      – Судьба, –