Ручьём серебряным к Байкалу. Александр Сергеевич Донских

зуб побаливает, – отвернулся сын, чувствуя, что щёки его зажгло. – Что ж, политех, так политех. Не звёзды же с неба ловить, чтобы чем-нибудь заполнить пустоту своей и общей жизни.

      – Ты стал как-то странно относиться ко мне, Лёвушка.

      Сын промолчал, неопределённо пожал плечами и ушёл в свою комнату, зачем-то закрылся на щеколду. Повалился на диван, уткнулся лицом в подушку. После той последней встречи с отцом что-то теперь мешало Льву быть с матерью душевным, открытым, лёгким, оставаться просто сыном, просто её ребёнком. Он, взрослея, начинал чувствовать её так же, как отца: что и она где-то далеко-далеко живёт. Рядом же с ним ненароком очутился другой человек, внешне похожий на мать, а потому что же с ним, неродным да влезшим в чужую жизнь, церемониться?

      Мать постучалась, но сын не впустил её. Услышал – она вздохнула и отошла. А он, сжимая зубы, думал о том, что ему стало тяжело жить с матерью, что появится первая возможность – уйдёт из дома, заживёт самостоятельно, по-своему. Ему казалось, что мать придумала для себя счастье с его отцом, что за него она вышла не по любви, а чтобы комфортно и удобно жить. Теперь же придумывает счастье с этим странным, располневшим, послушным ей мужчиной, и этот её новый муж нужен ей тоже только для того, чтобы жить комфортно и удобно, как привыкла при отце с его немалыми зарплатами. Новый муж тоже неплохо зарабатывает, и мать может привычно для себя домохозяйствовать, жить, полагал сын, в своё удовольствие.

      Он неожиданно выжал сквозь сомкнутые зубы:

      – И мать, и отец – оба мне противны!

      Но его тут же изумило, что он мог подумать столь неуважительно, столь низко о родителях, тем более о родной матери.

      4

      Закончил институт и удачно, но по хлопотам матери, распределился в конструкторское бюро крупного монтажно-строительного управления в родном Иркутске, а не куда-нибудь в захолустье, на таёжные стройки, как многие его однокурсники. Зажил степенно, размеренно и легко.

      Однако хватило его на год или чуть больше: надоела сонноватая тишина кабинета и зевания коллег, надоели шепотки и сплетни, надоело притворяться, что усердно работаешь, когда появлялось высокое начальство, надоел даже скрип карандашей и шуршание ластика. И от запаха бумаги отчего-то подчас подташнивало.

      Хотелось настоящей, а не придуманной жизни, хотелось больших дел.

      Перебрался из бюро на стройплощадку, в прорабы, – бюро недоумевающе и насмешливо пошепталось вслед. Перебрался на стройплощадку с её прокуренными, пропотелыми бытовками, с матюгами и выпивками рабочих, с холодом и зноем, с распутицей и пылью, с грохотом металла и выплесками огня, с ужасными навалами стройматериалов и устрашающим скрежетом кранов, – со всем тем, что молодому, увлечённому Льву понравилось сразу, потому что жизнь вершилась непритворная, настоящая, хотя в чём-то невыносимо грубая и даже бестолковая. Он редко встречал среди строителей людей унылых, раздражительных, некомпанейских. И, бывало, ему не хотелось возвращаться домой, – заночёвывал в бытовке.

      Мать огорчилась предпочтением сына, но