На чужом пиру. Серик Асылбекулы

чего-то боится, – с чувством превосходства произнес Саламат. – Ладно уж, я сейчас…

      Не вынимая изо рта дымящейся сигареты, слегка пошатываясь, Саламат прошел в комнату и вскоре вернулся с початой бутылкой водки в руках.

      – Ничего, кроме «русской», не осталось, – разлился он в широкой пьяной улыбке, наполняя водкой граненый стакан.

      – Что ж ты до краев набухал, – упрекнул его Нураш, боязливо поглядывая на протянутый ему стакан.

      – Ничего с тобой не случится. Пей – мужчина!

      Нураш впервые в жизни держал в руках стакан водки. Ее острый, бьющий в ноздри запах заставил его сморщиться, как только он поднес стакан ко рту.

      – Ну что ты тянешь! Выпей залпом! – подбодрил его один из стоявших рядом ребят.

      – Пить, так пить! И нечего морщить нос, как невинная девочка, – бросил другой. – Да не бойся ты! Так только хуже себе сделаешь.

      Нураш зажмурился и начал пить крупными глотками, неимоверными усилиями скрывая свои страдания…

      Спустя некоторое время они пошли в комнату, где разгорались танцы. Нураш присел на один из стульев, отставленных в сторону, ощущая, что в висках начали гулко отдавать удары сердца.

      Комнату заполнила музыка. Все та же песня, исполняемая тонкоголосым юношей, под которую кружились пары танцующих. Нураш поискал глазами Бибижан.

      В последнее время между ними что-то произошло. Кажется, он ни в чем перед ней не виноват, а девушка упорно его избегает. Хоть бы сказала…

      Неожиданно Нураш вспомнил недавнее происшествие на улице.

      – Теперь все… все кончилось… Ну и пусть, пусть! – прошептал он громко т оглянулся по сторонам в испуге, что кто-то услышал его.

      Несколько девочек и ребят у окна о чем-то горячо спорили. Среди них была и Бибижан. Музыка заглушала голоса, и расслышать их было невозможно. Видно только было, что спор их всерьез затянулся. Особо горячились ребята, серди которых выделялся Айдар. В привычной своей манере говорить, размахивая руками, он что-то доказывал. Иногда он обращался к Бибижан, но девушку, похоже, не увлекал спор, и она безучастно кивала головой.

      – Эх, Бибижан, Бибижан… – всегда, когда он думал о ней, сердце его переполнялось смирением и тихим восторгом. А она не понимает этого. Сейчас, наверняка, она ненавидит его. Конечно же, он виноват. И откуда только ана взялась в тот момент. Словно выслеживала.

      – Ну и пусть, пусть! – снова прошептал он, озлобляясь. В эту минуту ему показалось, что он ни в чем не виноват перед ней. Скорее, она…

      Нураш продолжал сидеть, пристально вглядываясь в девушку. Но она даже краем глаза не посмотрела в его сторону.

      Танец закончился, и все стали расходиться парами. Кто-то поставил еще одну пластинку. Нет, не новую! Все то же сладкоголосый юноша в который раз затянул свою надоевшую песню. Нураш скривился, словно от зубной боли: «Неужели ничего путного не нашли?!»

      – Потанцуем, Ракимжанов?! – чья-то мягкая рука легла на его плечо.

      Нураш поднял голову и, увидев Алмагуль, подался за ней.

      – Ракимжанов,