До различения добра и зла. Сергей Белхов

меня на оговорках, и подозревать во лжи! Ты не прокурор и не следователь, чтобы я тебя боялся и врал! Врет тот, кто боится. Я же стараюсь жить так, чтобы никого не бояться. Если я не побоялся сказать правду своему зав. кафедрой, после чего он меня и выгнал, то уж тебе-то мне и подавно нет смысла врать!»[12]

      Я пытался говорить ей о своем страдании – она обдала меня холодом презрения. Забавно, она думала шокировать меня своей информацией, а вышло все наоборот. На ее признание я ответил сочувствием и поддержкой, хотя ее случай, о котором я намеренно умалчиваю, с точки зрения ходячей морали куда более достоин презрения, чем мой. Она ждала осуждения, но получила понимание. Зато меня она старательно осудила. Осудила с позиции морали. Мораль всегда безнравственна, поскольку не позволяет человеку обратиться к своему сердцу. Вместо этого она пробуждает в его голове лишь интеллектуальных пиявок.

      Она была потрясена так, как будто перед ней разверзся пол и сам Люцифер появился оттуда. Когда я заметил ей это, она сказала, что готова уже ждать от меня чего угодно. Она не чувствует теперь себя в безопасности.

      – «Может быть, ты думаешь, что в следующую нашу встречу откроется, что я еще по воскресениям и младенцев режу?»

      – «О, теперь я жду чего угодно!»

      – «Бедная Жанна! Как же ты жить-то будешь, если безобидного хомяка ты принимаешь за волка?! И что будет с тобой, когда ты действительно встретишь волка?»

      – «Это кто – хомяк? Ты?»

      – «Конечно, я. Ну, не волк же, в самом деле?!»

      Редкой глупости дама! Но типаж классический!

      Через некоторое время добродетельная Жанна засобиралась домой. Было уже пол девятого, а она с самого начала собиралась уйти в восемь. Проходя мимо меня, она, глядя на часы, процедила сквозь зубы: «Ничего, пусть побесится!» Фраза была обращена не ко мне, и я не обратил на нее внимания. Мы расстались неплохо – она почти «простила» меня.

      Проводив ее и, вернувшись домой, я вспомнил загадочную фразу, поразмышлял и все понял!

      Далее следует моя гипотеза. Она базируется на косвенных фактах, на моем опыте и моей интуиции. Можете оценивать ее достоверность как угодно.

      «Ничего, пусть побесится!» Сказано было со змеиной злобой, с такой злобой, что возникает от длительных «закрытых», полностью «протухших» отношений, и сказано человеком, считающим агрессию злом. Так кто же должен побеситься? Очевидно, тот, кто ее ждет дома. И явно, это не старушка, у которой, возможно, она снимает квартиру. Если у Жанны чисто деловые отношения с хозяином или хозяйкой, то какое тому или той дело, когда Жанна явилась домой. Беситься может лишь тот, кто находится с ней в личном отношении.

      Скорее всего, причиной ярости может быть ревность. И, скорее всего, это мужчина. Ага! Жанна как-то неопределенно ответила на мой вопрос об аренде квартиры.

      Далее, если это мужчина и Жанна находится с ним в некоторых личных, интимных отношениях и за счет этого имеет крышу над головой, то тогда все понятно про

12

Это правда, выгнали меня на основании лишь моего признания. Об этом скажу подробнее, ибо в итоге приведу любопытное наблюдение, напрямую касающееся темы моей книги. Дело в том, что меня никто не ловил за руку. Просто однажды заведующий кафедрой спросил меня: «Сергей, правда ли, что Вы берете?» Поскольку я любил и уважал его, я не мог солгать ему: «Да, это правда…» – «Тогда пишите заявление о своем уходе!» Я был несколько удивлен таким поворотом. Я рассчитывал, что буду осужден и прощен. Я надеялся, что смогу дать честное слово больше этого не делать, и делать этого больше не буду. Дело в том, что я думал, что П. знает о моих проделках. Я был поражен, когда обнаружил, что в институте нет книг, по которым студенты могли бы изучать философию. Тогда я использовал часть «подношений» на то, чтобы составить кафедральную библиотеку. Кроме того, я «забросил» полсотни хороших учебников в институтскую библиотеку, сославшись на неизвестного спонсора. И когда заведующий кафедрой публично вынес мне благодарность за то, что я «принес из своей библиотеки книги на кафедру», я решил, что он все знает. В самом деле, откуда у меня в библиотеке может взяться десять двухтомников Ницше или пять одинаковых томов Платона?

Но дело не в этом. Интересна та реакция, которую я получил от своих друзей и знакомых. Моралисты осуждали меня за подношения, неморалисты относились к этому спокойно. Когда же меня выгнали, то неморалисты отнеслись спокойно к тому, что меня уличили на основании моего же признания. Моралисты же смеялись надо мной: «Дурак! Зачем же ты признался, когда ничто и никто, кроме слухов, не свидетельствовали против тебя!» Комментарии излишни.