Бриллиант «Dreamboat». Сергей Анатольевич Петушков

Нежданова, сунул в лицо допрашиваемого. Главное, не терять темп!

      Фотографическая карточка бравого Виктора Нежданова произвела на инвалида германской войны такой же эффект, какой производит на зрелого барана-производителя вид новых резных ворот. Он непонимающе уставился на карточку, глупо вращая глазами.

      – Узнаёшь? – зловеще прошипел Жорж. – Будешь говорить или Ваньку валять?

      Митька Захаров готов был рассыпаться прахом, уползти ловким ужом в щель между половых досок, вылететь в печную трубу лихой ведьмой, а Белоносов неотвратимо вопрошал:

      – Давай, не крути! Когда и где познакомились? При каких обстоятельствах? Чего от тебя Нежданов хотел? Говори, нам все известно!

      Митька пытался отбиваться, что-то лопотать, ещё больше подогревая агрессивный пыл Жоржа. Грозный прапорщик расстегнул верхнюю пуговицу кителя, словно невзначай положил ладонь на огромную кобуру.

      – Ты, мил человек, видно шутки шутить собрался? – явно кого-то копируя, сурово-зловеще пробасил Белоносов. Получилось весьма посредственно, ненатурально, даже слегка комично, сам же грозный прапорщик этого не почувствовал. В тусклом свете керосиновой лампы его фигура налилась силой, нависла над ничтожным собеседником несокрушимой горой, исполинским великаном, былинным рыцарем. Он чеканил слова, сам, по видимости, уверовав в собственную силу и способности мастера психологических допросов. Возможно, этому способствовал тараканий взгляд инвалида германской войны и неожиданное осознание собственного величия, умения внушать страх. Захаров заюлил, завертелся юрким ужом на раскалённой сковородке.

      – Я не при делах! Мы всю жизнь к закону послушные были! Ни полушечки не своровали, кого хошь спросите! Дмитрий Захаров испокон веку со всем почтением, никогда и слова супротив, наговоры всё это!

      Он нес какую-то ахинею, но Георгий Антонинович вдруг осознал, что небогатый запас угроз исчерпан, и теперь, по всем правилам допросной науки, надлежит переходить к мерам физического воздействия, то есть начинать Митьку Захарова бить. Лупить, мордовать, колотить, окучивать, выбивать показания, и юный прапорщик Белоносов сам испугался предстоящей перспективы. К тому же вспомнил о присутствующей здесь Насте Веломанской, и мгновенно залился краской ужасающего стыда. Только Митька этого не понял, не ощутил изменения в поведении контрразведчика, и втянув голову в плечи, испугавшись лютой расправы, быстро-быстро залепетал:

      – Он Петьку Еремеева искал. Петька зимой еще в Москву подался, вернуться должен был, да исчез, этот его разыскивал…

      – Еремеев где? – по инерции спросил Жорж, сам не веря ещё, что бить собеседника не придётся.

      – Не могу знать! – заюлил Захаров. – Не возвращался он, как в воду канул…

      – Зачем в Москву ездил?

      – Дело у него.

      – Какое?

      – Не могу знать!

      Жорж исчерпал свои грозные возможности, дальше мог последовать