Дом семьи Ллойд. Артём Павлов

себя дураком, к осознанию того факта, что он готов поверить в чудо, и если всё обернётся розыгрышем, то последствия морального потрясения ему неведомы. Он просто канет в пропасть, на краю которой ощущал себя постоянно из-за безустанной потребности реализовать себя именно в писательстве.

      Когда в трубке послышался знакомый голос первой звонившей девушки, Генри не мог сдержать смеха от радости, а затем по щекам побежали слёзы.

      Генри провернул в замке ключ, открыл дверь с непрозрачным стеклом и прошёл внутрь. Включил свет. Его взгляду предстала широкая аудитория с одноместными партами, безукоризненная чистота которых буквально колола глаза. Желтовато-бежевые стены до середины покрывали панели тёмного дерева. В тон панелям были и деревянные рамы трёх окон с горизонтальными полосками жалюзи, сквозь них уже пробивалась заря. На стенах висело с полдюжины гравюрных портретов писателей, в том числе и Эдгара По, почитаемого Генри.

      Генри прошёл к рабочему столу, размером превосходивший его собственный в кабинете квартиры, чуть ли не вдвое, и положил на него сумку. Осматривая аудиторию, он достал красное яблоко и откусил от него. Позади него стену заполняла большая белая доска, одновременно служившая полотном для современного и необычайно дорого на вид проектора. Как будто корабль пришельцев прилип к потолку, выжидает, когда прибудут соплеменники, чтобы высосать энергию ядра Земли, посмеялся про себя Генри.

      Справа от доски, рядом с входом в аудиторию, Генри заметил ещё одну дверь, обнаруженный за ней личный кабинет заставил Генри присвистнуть.

      Небольшой, с весьма удачной планировкой, он вмещал в себя значительно больше, чем его квартира, снимаемая Генри до того, как он подписал контракт с издательством и уволился из страховой компании.

      Перед окном располагался письменный стол красного дерева, на нём гранитной плитой возлежала подставка для ручек со встроенными позолоченными часами; справа от двери кожаная кушетка; всю западную стену заполнял шкаф с книгами, на центральной полке, точно библия, красовалась единственная книга, обращённая обложкой наружу, явно коллекционная, с золотистой надписью «Шекспир». А на подоконнике, восседавшей на троне царицей, покоилась раритетная печатная машинка. Генри прошёл к ней, провёл подушечками пальцев по круглым жемчужным клавишам, улыбаясь, точно ребёнок. Затем рухнул в кожаное кресло. От того, какое оно удобное, Генри промычал. Откинулся назад, спинка отогнулась под весом спины, и закинул ноги на стол, теперь он почти что лежал. С закрытыми глазами он откусил от яблока.

      В этот момент в кабинете послышался кроткий кашель, вернее, его пародия, Генри едва не подавился.

      – Осваиваетесь, вижу?

      Декан Уодон, держа руки в карманах, опирался о дверной проём плечом и практически заслонял его своим телом (широкие плечи, как следствие игры в теннис). Улыбка излучала гостеприимство, кустистые брови домиком, лицо начисто выбрито. Сейчас, в занимающемся утреннем свете, лившемся в кабинет через окно, Генри показалось,