Море имен. Ольга Онойко

за руки, заглянула в холодные черные глаза, отпрянула, помертвев… Ясень не шелохнулся.

      – Но сына я заберу, – сказал он. – Пошли, Инька.

      Иней с готовностью ухватил рюкзак.

      – Погодите-погодите! – очнулся Шишов. – Это что, похищение? Я на вас в суд подам! Вас посадят!

      – Я забираю своего сына, – спокойно ответил Ясень.

      – Нет, – сказал Шишов с ненавистью. – Вы уходите. Сейчас. Иней остается.

      Иней вздрогнул и испуганно уставился на папу, тронул его за рукав. Ясень улыбнулся сыну.

      Алей помертвел. «Как же Иньке там было плохо! – с ужасом понял он. – Я и представить не мог. Думал, просто проблемы. Он же готов куда угодно уйти, даже от мамы уйти, только бы уйти… Он и просто из дому сбежать мог бы, наверное… Господи, почему я не понял этого раньше, я бы его раньше забрал. Какой же я идиот!»

      – Ну да, конечно, – насмешливо сказал Ясень. – Пошли, Инь, – и распахнул дверь.

      – А ну стой! – рявкнул отчим.

      Ясень выпихнул Инея за дверь, себе за спину, и встал в проеме, нехорошо улыбаясь.

      Алей заскулил, как брошенный щенок. Он узнавал эту улыбку, этот оценивающий взгляд, эту расслабленную позу. Сейчас папа скрестит на груди руки… скрестил. А теперь привалится плечом к косяку. Точно, привалился. «Не на того напал», – говорит его взгляд, весь он как скрученная пружина, и такой силой от него веет, такой он отчаянный и отважный, умелый, опасный противник, что никто не рискнет соперничать с ним…

      – И что? – спросил папа, задрав брови.

      Высокий, толстый, усатый Шишов надвинулся на Ясеня – и отшатнулся, словно умалившись, спал с лица. Ясень сузил глаза; и в глазах Алея мир дрогнул.

      Видение исказилось. Молния взрыла оштукатуренный потолок, песком осыпались стены, дунул ветер и развеял их. Звездное небо распахнулось над головами, ничего не было больше, ничего, только летящие ковыли и ледяная луна над ними да свод созвездий… Перед бедным глупым Шишовым встал узкоглазый идол, мрачный воин-степняк.

      Картина мелькнула и скрылась в одно мгновение, но дыхание перехватило и отчаянно заколотилось сердце: неведомое чувство подсказало Алею, что туда, в ковыльную степь, и ему открыта дорога – только шагни…

      А Ясень стоял в дверях и смотрел на хозяина дома.

      Шишов, крупный, физически сильный человек, рядом с худым и угловатым Обережем был как тюк ваты рядом с винтовкой.

      – Господипомилуй… господипомилуй… – шептала Весела.

* * *

      Алей вынырнул из грезы, как из воды, – воздух кончился в легких. Окатил холодом обыденный, здешний ветер, разноголосица ударила по ушам. Шум колес и гудки машин, пролетающих по далекой магистрали, отголоски дискотечных песен, дыхание остывающего воздуха: приглушенные звуки городской ночи казались нестерпимым грохотом. Степное безмолвие отлетало, как душа – к звездам…

      Мать сидела рядом, сгорбившись, сплетя пальцы в замочек у губ, и шептала молитву.

      – Мама? – выговорил Алей.

      – Алик? – она подняла глаза, и Алей содрогнулся: мама почернела от горя. – Где Иня?

      Алей сглотнул.

      –